Любиево - Михал Витковский

— Ну и?

— Что «ну и»? Ты, Михаська, это уже записала? — тетки занервничали.

— Да вы что, не стану я писать, что она психическая и дрочит на каждом углу, что полиция за ней по пятам ходит, нет уж…

— Если уж сказал «А»…

— Не обязательно сразу говорить «Я».

Др-рррр. Звонит одна из сестер Киоскерш.

— А ты, блядища, написала, как в восемьдесят восьмом показывала нам в киоске, какой у тебя большой? Ну, у нас, в киоске, внутри…

Тетки ласково называют друг друга «блядь», «прошмандовка», «сука неприятная» и радуются. Вот так…

— Нет уж… Вас послушаться и записать по-вашему, так от меня мокрого места не останется… Я уже и так… Могла я когда-нибудь подумать, что дойдет до того, что Флора книгу будет за меня писать? Мало разве, что уже половина вроцлавской заставы книги мне пишет, а я только орфографию поправляю?

Выходит, киоскерши помнят меня с тех лет. Совсем не изменились. Разве что деньжат поднакопили и ездят теперь в Тунис на арабов.

— Знаешь, тебе надо для них водку припасти и быть поосторожнее, потому что через них много разных прошло… Все же они проститутки, конечно, не такие, как мы, но тем не менее…

— Вот если бы Броньку Гэбистку встретить, хотя она теперь редко показывается, только в Щитниках, встретить бы ее да порасспросить, она-то уж по каждой из наших досье вела…

Пенсионерка № 1:

— Нет больше диких пляжей, на которых я собирала янтарь, нет! А что там творилось в восьмидесятые! Никто не знал о СПИДе, все его друг другу запросто передавали. Никто не пользовался презервативами. Да и зачем? И где-то так около восемьдесят восьмого вдруг стали об этом говорить. Здесь, на пляже, в Любиеве, в Ровах, и там есть такой же пляж. Начали поговаривать, но только поговаривать, никому и в голову не приходило, что подобное может случиться в Польше. Это все с мифического Запада, как какие-нибудь там ананасы, как шмотки какие-то шикарные, что-то вроде наркотиков. Словом, экзотика, и никто даже не подозревал, что такое может и до нас дойти. Наверняка все свято верили, что, если бы не падение режима, до этого бы не дошло. Как такое возможно: СПИД при коммунизме? В наших серых магазинах в очереди стоял бы тип с красной звездой на лбу, что ли? СПИД, он ведь скорее ярко-красный, а коммунизм — серый. Да и случись при коммунизме что-нибудь подобное, никто бы об этом не говорил, не писал. Это Запад пришел к нам и притащил свои болячки, свои сомнительные ананасы. А кто его приглашал? Плохо разве было над озером Вигры, августовские ночи, бакланов тоненькая нить, танцы на деревянном причале… Комары. Питание в столовой, хорошее, даже очень… Утром молочный суп, яблоко, булочки, кусочек маслица, джем, часто даже сыр. Потом приличный обед, не какие-нибудь там фастфуды, а суп (томатный, рассольник), на второе — котлета, картофельное пюре, салат из огурцов. Компот или кисель, да и десерт бывал: пирожное с кремом. Потом полдник: сладкая выпечка, яблоко, груша, компот. Ужин — это вообще все. Сыр, колбаса с глазками жира, винегрет с селедкой… Киоски с сувенирами. Ведь ездили люди, и что с того, что теперь пенсия несколько сот злотых — чтобы сюда раз в год приехать оторваться, надо в вазу, хрустальную, что на телевизоре стоит, целый год бросать монеты. А мне, почитай, на всё приходится заводить вазу. Раньше отпуск человеку был просто положен, и все тут. Санаторий положен. В свободное время читали замечательные книги из месткомовской библиотеки, на лавочке, в парке, в постели. Какая теперь молодежь? А раньше в организациях состояли и на субботниках-воскресниках территорию убирали, клумбы красивые разбивали, цветочки сажали. А теперь — только посмотрите: все дюны завалены мусором, бутылками, клочьями газет, потому что задницу себе подтирают геевскими газетами. Умоляю: «Тетки! Не сорите так, ну как потом все выглядит!» Вы уж, пан Михал, это запишите.

Я в Чехочинек, в водный ингаляторий ездила… В кафе около «грибка» танцы были, массовик вел… Сидели на лавках вокруг соленого водопада, дышали, сплетничали, или в парке с источником, где бювет и павлины, и черные-пречерные лебеди ходили с красными клювами… Как же там красиво! Вода из Чехочинека называлась «Кристинка», известная, наверное, на всю Польшу. В бювете за символическую входную плату можно было целый день ее пить из краника в виде лягушки. Конечно, в этом парке и педерасты встречались, а как иначе, застава далеко простиралась, все как полагается. Павлины в клетках, больших, посреди парка. Любишь горы — Горная тебе Крыница, море — Морская Крыница, любишь еще что-то — просто едешь в Крыницу, каждый найдет что душа пожелает. Садилась я в поезд и ехала со всеми удобствами. Не было этой нервотрепки, беготни этой. Можно было всю жизнь на любой должности проболтать, прокурить и кофием залить. Вот, например, в гардеробе я работала, пусть мне теперь кто-нибудь скажет, что это была плохая работа! Уже утром приходила ко мне Кенгуриха, потому что я как раз напротив заставы работала. А дел-то — только куртки принять, и все. Ну вот разве только дверь, тяжелая, резная, дуло из нее страшно, не закрывали гады. Я написала один листочек: «Для человека культурного закрыть дверь не составит труда» — никакого эффекта, я заменила на «Закрывайте дверь!» — с тем же результатом, так я третий листок повесила, скандалила, но всякий раз, кто ни пройдет, обязательно не закроет, открытой оставит. Я уж хотела, чтобы мне из стекла от стойки до потолка такую надстройку сделали, чтоб я прямо как в киоске сидела и через маленькую дырку пальто брала, так мне сказал один мудрила-профессор, архитектор (тьфу): «Не получится, помещение историческое, перспектив нарушится, или типа того, что, мол, станет менее выразительным», а я, представляешь, говорю: перспектив у них всегда будет важнее живого человека. А насчет стойки рабочие во время ремонта меня спрашивали, на какую высоту сделать, так я им специально велела на высоту слегка пониже ширинки, чтобы к каждому могла приглядеться.

Солнцезащитный крем для лица тогда покупали в валютном, если был, а если не было, то не покупали. Потому что такою больше нигде не было. Тетки себе морды чем только не мазали, но не кремом, а, например, растительным маслом или каким-нибудь йогуртом. А какая замечательная музыка была тогда! Водецкий, Слава Пшибыльская, все мелодично, текст на уровне, романтичный, и ритм тебе и такт, а сейчас эти рэпы… Нет больше диких пляжей… А если, не дай боже, расхвораешься на море, то идешь и тебя без вопросов сразу лечат, везде можно было лечиться. А не дай боже, у меня здесь сейчас сердце схватит, скажут, что я должна обратиться по месту жительства. Точно, пан журналист, говорю вам: не желают нам больше спокойной ночи с голубого экрана ни Песик Панкратик, ни Мишка Мохнатик… Нет диких пляжей, нет больше диких пляжей…

Пенсионерка № 2:

— Но бывали и темные стороны. Как-то раз (здесь у нас был свой центр и под Нецком) все разболелись от грибного бигоса. Назывался «грибной», потому как все, что под руку попадет, что нагребут, то в него и клали. Все этот бигос хвалили, объедались, а один официант, который под меня, что называется, клинья подбивал, отвел меня в сторонку: