$амки - Сергей Анохин

Вообще-то, выход был. Но он предпочитал не думать пока об этой красной кнопке.

Антон прикрыл дверь в маленькую комнату, зашел в кабинет и снял с книжной полки тонкую пачку пыльных фотокарточек. С кривой губой кинул под шкаф первые три – Оксана в разных ракурсах: в халатике, в купальнике на песке, без купальника в Черном море… А на четвертой был тот самый Толик Хохол, так вовремя слинявший на суверенный юг.

С перегнутой карточки нагло ухмылялся чернявый белозубый парень со спичкой в зубах. Ничто не выдавало в нем бывшего хиппи – и понятно: душа не та, это давно просекли на флэтах. Пять лет гусарил на папины деньги, треть жизни убил в бесконечном бардаке, все не нагуляться. Поиздержался мальчик и полез в горы зарабатывать на азиатской драке – так, по крайней мере, знал это дело Антон. Небось полюбили его и исламисты, и даже коммунисты – смазливая фотогеничная мордашка.

С болью обреченности Рожкин почувствовал близкое время злобы, разборок, обезьяньей тряски, своего и чужого страха, неотвязной сосущей ненависти. Жизнь идет, все меняет, горы сдвигаются, ледники испаряются – люди остаются теми же. Что при Брежневе с копейками в кармане, что при капитализме с долларами на счету.

Всю ли жизнь так придется? Сколько на коммунистов горбатился, а что видит-то? Вообще-то, кое-что. Еще в перестройку, слабоватое время, не для белых людей, а уже полный набор тогдашних символов – японский видак, такой же мафон, кассеты с порнухой, ужастиками и наглядными пособиями по окинавскому стилю. Это не считая комсового билета и перспективы сделаться членом бюро райкома, что не пригодилось, и примазаться к НТТМ, увы, не пришлось. А уж потом, при реформах – две приватизированные квартиры, для дел и для женщин, каменная дачка, шофер-охранник, мордоворот с газовой пушкой, в одной руке задушит хоть Тайсона. Круизы в первоклассных каютах, а в последний год – уже и Рим, Париж, Бангкок. Блеск, темп, брызги шампанского. И конец по глупости. И дай Бог вообще уцелеть.

Когда Антон слышал, что все везде, а уж тем более в Москве давно схвачено и поделено, он пренебрежительно ухмылялся. Надо уметь просечь тему, а не скулить, что оказался лишним на этом празднике жизни. И они тему нашли – здесь как раз и пригодились Толиковы связи на юге.

Примерно год они наваривались на поставках на Украину всевозможных ТНП – товаров народного потребления. Хохлы обеспечивали реализацию и платили, вопреки тамошнему обыкновению, в срок и сполна (видимо, слишком хорошо знали, с кем работают). В таких условиях не очень-то требовалось бодаться с сильными московскими группировками, участвовать в разборках за вещевые рынки или бензоколонки.

Все посыпалось, однако, с первым же провалом – вагон польской паленой водки, за который из Киева уже пришла предоплата, тормознула в Москве таможня. В тот же день эту водку расстреляли из пулеметов, придравшись к отстутствию сертификата. Видимо, кто-то из сослуживцев Толикова папаши посчитал желательным таким образом его осадить, совершенно не заботясь об интересах ни в чем не повинного Антона. Сообразив, что дело пахнет керосином, Хохол, захватив предоплату, смылся во Львов. При этом не забыл объяснить в Киеве, что бабки освоил Рожкин, – он оказался настолько хорошо прикрыт, что спорить с ним не стали.

Оксана давала отвлечься, оправдать затрату энергии. Испорченная, никчемная дрянь – но бесподобна. Даже Антон, сверхрассудочный айсберг, иногда забывался с ней. Но – поиграла – и кончено, никаких никому привилегий. Осталось вспоминать. Про тебя, Ксаночка, написано: «Страстная, безбожная, пустая…»

Да нет, не про тебя. Не доросла ты. Саша с тарзаньей прической написал это про какую-то другую…

Все, хватит соплей. Он поднял трубку и набрал номер, который помнил так же хорошо, как и свой собственный.

* * *

Охранник новых хозяев, какой-то торговой фирмы, названия которой Рожкин до сих пор не имел чести слышать и потому не стал запоминать, открыл дверь только после седьмого звонка. Он недвусмысленно возился с ширинкой и хамски лыбился:

– Ну, мужик, ты, блин… Прямо с телки меня сдернул, на столе валяется. Давай живее.

Даже не проверив замки, он вернулся в теннисный зал, хорошенько прихлопнув дверь.

– Свинья, – коротко констатировал Карик, разворачиваясь к двери последней комнаты, еще сохранявшейся за конторой Рожкина.

Карик был, по выражению Антона, «отморозком нового типа». Не отморозиться, пройдя после Афгана Фергану, Абхазию и в довершение всего Таджикистан 1992-го, было, признаться, крайне затруднительно, и потому не приходилось ставить в вину. Таджикская война известна тем, что первоначальный недостаток боевого профессионализма у обеих сторон, по сравнению, например, с Карабахом, компенсировался неимоверной степенью озверения. Эти навыки Карик сохранил и здесь, никогда не отказываясь от доверительного разговора с должниками, привернутыми к гимнастическим коням в спортзале, где сам тренировал своих бойцов. И грохнуть одной пулей из ТТ двоих-троих, поставленных в ряд в лесу над ямой он тоже ни разу не отказался – любил эсэсовские реминисценции.

Карик прошел вперед, по-хозяйски хлопнулся в кресло.

– Ну что? – спросил Антон.

Он смотрел прямо в узкие глаза Карика.

– На букву хэ – херово, – ухмыльнулся тот, обнажая крепкие, но неровные зубы. – Вруби телевизор. Когда, бля, белый медведь наконец этого чечена раздавит, а? Пора ведь, в натуре. Думаю, еще пара дней – и пиздец Хасику. Сапогу усатому – тоже.

Рожкин облегченно вздохнул, приходя в себя: «Раз про Хасбулатова с Руцким заговорил, значит, нормально. Теперь выкручусь».

При всей своей отмороженности Карик был парень с головой, и у Антона было достаточно времени понять это. А главное – оценить его близость с московскими ворами в законе, не только обладающими непререкаемым авторитетом в криминальной среде, но и связанными деловыми отношениями в более высоких экономических сферах.

Например, сегодня, когда не то что офис, но и его собственная квартира уже должна была идти в продажу за долги, а ссуда, полученная Кариком под их гарантии, подоспела часом раньше. Долга она, правда, не покрыла, зато медным тазом накрылся кредитор. То есть не медным, конечно, а свинцовым. Рожкин не отказал себе в удовольствии утрамбовать могилу подошвами и трижды на нее плюнуть – даже сам Карик как-то нехорошо посмотрел.

И потом – снова Париж, Оксана…

Но через год Карика грохнули, видимо, что-то не поделил с ворами, и снова Антон остался без крыши и средств. Оставалось одно – сесть за баранку и добывать гроши хотя бы на то, чтобы не помереть от тоски.

* * *

Михаил с презрением посмотрел на Рожкина.

– Частным извозом, значит, занимаешься. Ну-ну… А что ж «коми» тебя не пригрели? Ты ж верой-правдой им служил. Могли бы подкинуть на жизнь. Вон сейчас как жируют некоторые…

– С-с-суки, – прошипел Антон. – Только своим жрать дают. Никого к кормушке не подпускают… – Он спохватился. – Я – за Ельцина! С девяносто третьего… э-э-э… первого…