Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

На протяжении первой половины столетия в Пруссии постоянно технически совершенствовалось огнестрельное оружие пехоты — дульнозарядный кремневый мушкет. В начальный период правления Фридриха в армии еще использовались старые мушкеты обр. 1701–1713 гг. Более совершенные ружья обр. 1750 г. имели калибр 17,67 мм, длину 114 см, весили 5,24 кг. Более поздний мушкет, принятый на вооружение в последние годы жизни Фридриха (1780–1782 гг.), калибром 17,71 мм, имел длину 1,45 м (со штыком — 1,85 м) и весил 5 кг (5,36 кг со штыком). Оба варианта мушкета имели гладкие, без нарезов каналы ствола, заряжались с дула с помощью шомпола 11 граммами черного пороха и стреляли 31-граммовой пулей на дистанцию 220–300 метров.

Прусский пехотный мушкет образца 1782 года.

Ложа мушкета изготовлялась из ореха, оковка на ложе и втулки под шомпол — латунные, оковка затыльника приклада — железная.

В 1718 году пруссаки впервые применили в конструкции мушкета металлический шомпол, более удобный и прочный, чем деревянный. Это, казалось бы, небольшое нововведение стало поистине революционным: применявшимся до того деревянным шомполом еще можно было забить в ствол заряд, но «во время фехтования ружьем, особенно против холодного оружия, деревянное ложе вместе с шомполом мгновенно приходило в негодность. Солдаты старались подставлять под удар ствол, но это резко ограничивало возможность действия штыком.

Первым применил металлический шомпол Леопольд Дессауский[10]. и он сразу был введен в прусской армии Фридрихом Вильгельмом I. Ружья с таким шомполом пруссаки использовали в бою с австрийцами при Мольвице». Чтобы железо не царапало канал ствола, шомпол получил медные законцовки с обеих сторон.

Затем пруссаки изменили систему воспламенения заряда, изготовив отверстие для запала воронкообразным. Это позволило сделать мушкет значительно более удобным в обращении и тем самым существенно повысить скорострельность оружия. Суть нововведения заключалась в том, что после заряжания надорванного бумажного патрона в ствол и его досылки шомполом часть пороха сама высыпалась на зарядную полку через воронкообразное отверстие. Солдат просто закрывал полку крышкой и взводил курок, после чего мог открывать огонь. Ружья других армий требовали заранее отсыпать часть пороха из патрона на полку, затем закрыть ее и только потом положить патрон в дуло, что значительно замедляло процесс заряжания и, следовательно, скорострельность оружия. На практике, правда, отверстие для «автоматического» высыпания пороха на полку могло забиваться нагаром. При этом солдату приходилось прочищать запальный канал, что занимало много времени. Несмотря на это, нововведение оказалось столь удобным, что прусские ружья вплоть до начала XIX века заслуженно считались лучшими в Европе[11].

Наконец, сам Фридрих Великий лично разработал усовершенствованный тип патронного мушкетного заряда, что в комплексе позволило прусской пехоте вести огонь в два раза интенсивнее, чем армиям ее противников. Эти технические усовершенствования дополнялись еще одной неприятной неожиданностью для врага — залповый огонь взводов был заменен «перекидным» навесным огнем более крупных частей (через головы солдат передней линии). Особенное внимание обращалось на быстроту заряжания и отчетливость приемов при этом. Если солдат ронял патрон, то его тут же перед строем нещадно били палкой или фухтелем.

В большинстве отечественных источников все это ставится в крупный упрек пруссакам — Фридрих II, доведший «автоматическую выучку своих войск до крайней степени совершенства и превративший свои батальоны в машины для стрельбы», а также изобретший применительно к своим войскам термин «производство огня», представляется исследователям чем-то достойным критики.

Особенно это любят вспоминать, говоря о «пруссачине», перенятой в русской армии при Петре III и Павле I. Опуская действительные отрицательные стороны «пропрусских» нововведений этих императоров (подробнее я скажу об этом ниже, здесь замечу лишь, что сами пруссаки едва ли ответственны за это), возражу лишь по одному из направлений подобной критики. Многие, если не все наши историки, как одну из главных отрицательных черт «пруссачины» выделяют «чрезмерное усложнение обучения рекрутов, стрельбы, маневров и т. д.» в комплексе с излишне суровыми наказаниями солдат за допущенные ошибки.

Так, у Керсновского (пишет о «скопированном у пруссаков» Уставе 1755 года) это звучит следующим образом: «Команды были лихие, „с замиранием сердца“», но многочисленные и часто походили на монологи. Для заряжания, приклада и выстрела требовалась, например, подача тридцати особых команд — «темпов» («пли!», например, лишь на двадцать восьмом темпе, а на тридцатом ружье бралось «на погребение»). Поскольку Устав 1755 года наречен «пропрусским», следовательно, читателю предлагают сделать вывод, что в Пруссии ситуация была такой же. Однако на самом деле все обстояло совершенно по-иному.

Действительно, со стороны обучение солдат в Пруссии кажется чрезвычайно усложненным. При их обучении заряжанию и производству выстрела команды подавались в «тридцать темпов». Об этом, как я уже говорил, пишут все наши историки. Однако никто из них почему-то не упоминает, что эти «монологи» произносились только при обучении вновь поступивших в полки «от сохи» рекрутов, впервые увидевших мушкет. Уже после определенного «рекрутского стажа» количество команд сокращалось до одиннадцати: «Оружие вверх!»; «Взведи курок!»; «Целься!», «Огонь!»; «Курок на свое место!»; «Достань патрон!»; «Открой (скуси) патрон!»; «Патрон в ствол!»; «Достань шомпол!»; «Досылай патрон!»; «Шомпол на свое место!».

На практике же при тренировках с уже обученными солдатами и особенно в бою командиры подавали всего три команды «Взвод, готовьсь! Целься! Пли!». Кроме того, в бою, в грохоте стрельбы и эти приказы сокращались до возгласов «Zug-An-Ziel-Feuer!» Упоминания об этом вы не найдете ни в одном русскоязычном источнике. Да и подумайте сами — совместимы ли подачи команд в 30 или хотя бы 11 «темпов» с фридриховским требованием «каждому солдату выпускать шесть пуль в минуту с седьмой в стволе»?

Правда, и это наши историки умудрились поставить пруссакам в укор. Тот же Керсновский красочно описывает, как «быстро, бешено, отчаянно и… безрезультатно палила оробевшая прусская пехота в тот навеки славный момент, когда на нее по трупам зейдлицких кирасир пошли в штыки кареи Салтыкова». Предполагается, что быстрая стрельба — это стрельба всегда неточная. Однако Фридрих требовал не только быстрого, но и прицельного огня, выразив это в лаконичной формуле: «Стрелять, только когда станут видны белки глаз противника».