Презумпция невиновности - Скотт Туроу

Я понимаю, что временами ее сердце полнится разочарованием. Я понимаю, что временами она чувствует себя покинутой, заброшенной. Я понимаю, я все понимаю – спасибо природе за дар понимания, но ничего не могу с этим поделать. Не будни взрослого человека высасывают из меня все силы. Мне не хватает какого-то важного человеческого качества. Мы такие, какие есть. Другими быть не можем. У меня своя биография, свои воспоминания и непроходимый лабиринт собственного «я», из которого я иногда не способен выбраться.

Я отчетливо слышу внутренний ропот Барбары. Я понимаю, что ей нужно, но могу предложить ей только молчание и жалобы на жизнь. Много – слишком много! – энергии уходит на то, чтобы оставаться Расти Сабичем.

Погода в день выборов выдалась солнечная. Вчера мы – Майк Дьюк, Ларрен и я – допоздна засиделись у Реймонда. Хорошо, если завтра выглянет солнышко, говорили мы, это будет способствовать нашему успеху. Теперь, когда партия поддерживает дель Ла-Гуарди, Реймонду позарез нужны голоса помимо тех, кто верен своему кандидату, а не слепо исполняет желание руководителя избирательного участка. Прошлая неделя выявила забавную закономерность: как только дела принимали дурной оборот, мы теряли надежду, но любой добрый знак давал нам новую. Вот и вчера мы все еще говорили о победе. Последний опрос общественного мнения, проведенный «Трибюн» и Третьим каналом как раз в тот день, когда Болкарро выступил в поддержку Нико, показал, что Реймонд отстает от соперника всего на пять пунктов. Дьюк уверял, что с тех пор события развивались в нашу пользу, что отставание придало ему новые силы. Четыре взрослых человека делали вид, что так оно и есть.

У нас в конторе, как это обычно бывает в день выборов, царит нерабочее настроение. Каждый занимается чем хочет. Наши служащие, которые прежде были лишь кучкой угодливых и послушных боссу людей, теперь в политику не ввязываются. Во время пребывания Реймонда в должности это не поощрялось. Ушли в прошлое деньки, когда в пору предвыборной кампании прокуроры прямо в судебных помещениях продавали билеты на публичные выступления своего шефа. За все двенадцать лет Реймонд ни разу не позволил себе принять от подчиненных ни четвертака в качестве пожертвования в его избирательный фонд, ни какой бы то ни было другой помощи. Тем не менее некоторые, особенно те, что пришли в прокуратуру еще до Реймонда и служили в основном по административной линии, продолжали так или иначе поддерживать партию. Десять лет назад Болкарро и Реймонд заключили своего рода договор, согласно которому последний предоставлял своим сотрудникам выходной, так что активисты имели возможность выполнять партийные поручения: ходить по домам, распространять листовки, возить престарелых на избирательный участок. В этом году активисты будут работать на Нико дель Ла-Гуарди.

У остальных же нет никаких определенных обязанностей. Сам я, старший помощник на капитанском мостике тонущего корабля, весь день в прокуратуре. Пришли еще несколько человек, главным образом адвокаты, готовящиеся к очередным заседаниям суда или просто наводящие порядок в своих делах. Около двадцати прокуроров, из тех, что помоложе, были направлены на избирательные участки следить за нормальным ходом народного волеизъявления. Чаще всего им приходится разбираться с мелкими жалобами: барахлит машина для голосования, кто-то пришел на участок с оружием, кто-то нацепил значок с изображением одного из кандидатов или агитирует пожилых избирателей голосовать за него. Время от времени они звонят мне, сообщают последние новости. Звонят и журналисты, и я послушно докладываю, что грубых нарушений демократического процесса нигде не замечено. В коридоре, как раз напротив моей двери, телевизионщики установили камеры и софиты, но пока снимать нечего. Избирательные участки закроются только через полтора часа. Сообщается лишь о высокой явке избирателей.

В половине пятого еще один звонок.

– Реймонд проиграл, – говорит Липранцер. – Мой человек на Третьем канале видел данные последнего опроса. Голосование на выходе показывает, что Нико опережает его на восемь-десять пунктов.

Сердце у меня сжимается. Похоже, придется смириться с неудачей. В окно я вижу колонны здания Центрального суда, плоские крыши домов, подернутую рябью реку, которая в двух кварталах отсюда круто поворачивает на запад. Я занимаю этот кабинет почти семь лет, но теперь смотрю на все это словно в первый раз.

– Понятно, – говорю я сухо, – что еще?

– Ничего. Просто подумал, что надо дать тебе знать. – Мы оба молчим. – Продолжаем раскручивать дело Полимус?

– У тебя есть работа получше?

– Нет у меня другой работы… Сегодня ко мне приходили, забрали мои отчеты для Морано, начальника городской полиции. Сказали, что он хочет их посмотреть.

– Ну и что?

– Это на него не похоже. Три года назад ограбили его тещу. Что-то он тогда никаких бумаг не затребовал.

– Ты бы тоже не затребовал, будь у тебя теща, – шучу я.

– Все равно тут что-то не так. А ко мне сам Шмидт заявился. Мрачный такой, как будто президента кокнули.

– Это он важность на себя напускает.

– Может быть… Ну ладно, я двину в Северный филиал досмотреть те бумаги. – Лип говорит о делах, которые мы искали после моего посещения Тридцать второго отделения. – Там сказали, что получат с них микрофильмы. Вот я и хочу посмотреть, пока их не отправят обратно. Ты где вечером будешь, если я что-нибудь разузнаю?

Где мне быть, как не в гостинице, на вечеринке у Реймонда? Разузнает или не разузнает – теперь это не к спеху. Но Лип говорит, что все равно заглянет в гостиницу, хотя бы для того, чтобы пожать Реймонду руку.

– У ирландцев поминки всегда веселые, – заключает он.

Липранцер оказался прав. В зале гремит оркестр. Оживленно снуют девицы в больших соломенных шляпах и с флагами на груди. Повсюду зеленые надписи: «ХОРГАН!» По обе стороны трибуны стоят трехметровые портреты Реймонда. Я слоняюсь взад-вперед, иногда подцепляя фрикадельку. Настроение у меня никудышное.

Приблизительно в половине восьмого я поднимаюсь на пятый этаж, к Реймонду в номер «люкс». Люди, непосредственно помогавшие ему в предвыборной гонке, угощаются холодными закусками с трех подносов. На комоде несколько бутылок спиртного. Во всех трех комнатах непрерывно звонят телефоны. Я насчитал полдюжины аппаратов. Все телевизионные студии города показывают Нико дель Ла-Гуарди. Теперь уже несомненного победителя. Ко мне подходит Ларрен с бокалом бурбона.

– Первый раз вижу человека, которого объявили мертвым до того, как он отдал концы, – ворчит он, имея в виду результаты голосования на выходе.

Сам же Реймонд отнюдь не пал духом. Он сидит в спальне перед телевизором и разговаривает по телефону. Увидев меня, кладет трубку, встает, обнимает.

– Рожат, рад тебя видеть! – говорит он, обращаясь ко мне по имени, которое дали мне родители. Я знаю, что сегодня вечером он демонстрировал этот дружеский жест доброму десятку людей, но все равно испытываю глубокую благодарность за то, что включен в скорбящее семейство.