Темная симфония - Кристин Фихан

— Я действительно смогу видеть? Смогу рассмотреть малышку Маргариту? Своего дедушку? Кузенов? Тебя? Я смогу увидеть саму себя в зеркале?

— Да, но ты будешь чувствовать себя дезориентированной. Твое тело не привыкло к сигналам от глаз и придет в замешательство. Лучше всего будет начать с чего-то незначительного, в то время как ты будешь стоять совершенно неподвижно. Движения, вероятнее всего, увеличат твой дискомфорт, — ему хотелось притянуть ее в свои объятия и крепко прижать к себе, объясняя ей все это. Он чувствовал ее смущение. И это поразило его — как сильно его беспокоит, что она огорчена.

Антониетта сделала глубокий вдох.

— Пойду отведу Кельта в свою комнату, а с родными я его познакомлю, когда всё немного успокоится, — она снова и снова прокручивала в голове его слова, пытаясь осмыслить их. Пытаясь разобраться в том, что он ей не сказал. Пытаясь представить, каково это видеть, даже если она будет смотреть его глазами.

Антониетта была поражена, обнаружив, что собака мгновенно заняла место рядом с ней, едва она начала двигаться. Животное передвигалось легко, не вставая у нее на пути и при этом держась рядом.

— Если он встанет перед тобой, значит, он хочет, чтобы ты остановилась, и для этого есть причина, — заметил Байрон. — Было бы замечательно, если бы ты постаралась установить с ним связь, так как он также может быть твоими глазами.

— Я не люблю полагаться на кого-либо, если могу справиться с этим сама, — ответила Антониетта. — Это делает меня более зависимой.

— Ты полагаешься на Жюстин, — он постарался сказать это как можно нейтральнее. — Кельт просто другое существо, но он такой же компаньон. Ты обнаружишь, что он дает тебе даже еще больше свободы и независимости. В любом случае, пока здесь находиться он, я буду чувствовать себя более спокойным на протяжении тех часов, когда я не с тобой. Сейчас собака нуждается в отдыхе, но потом ты обнаружишь, если он сблизится с тобой, что ради дружеского общения ему будет необходимо находиться рядом с тобой большую часть времени.

Антониетта еще раз обняла собаку.

— Не волнуйся Байрон, я буду ценить каждое мгновение, проведенное с ним.

Они поднялись по лестнице и прошли по длинному коридору к ее комнатам. После краткого осмотра спальни, Кельт спокойно обустроился, словно это место всегда было его домом. Антониетта прекрасно сознавала, что Байрон закрыл за собой дверь в ее жилище, отчего они оказались наедине.

— Тебя беспокоит, что я не спрашиваю о твоей жизни, я права?

— Почему ты с такой легкостью приняла мои отличия, Антониетта? — полюбопытствовал Байрон. — Будь моя воля, я бы пробился через барьер в твоем сознании и прочел все твои мысли, как это делают друг с другом Спутники жизни, но я стараюсь быть внимательным и жду, когда ты сама пожелаешь разделить их со мной. Если ты не будешь разговаривать со мной, у меня не будет иного выхода, чтобы узнать твои мысли, — он выкинул из головы мысль о человеческих мужчинах, которым не дано читать мысли своих женщин.

Антониетта потеребила шелковистые собачьи уши.

— Тебе известна история Скарлетти и палаццо? Ты знаешь, что весь этот дом пронизан потайными ходами? Эти ходы одинаково охраняют как сокровища Скарлетти, так и наши секреты. Я хочу кое-что тебе показать, — она наклонилась и в который раз обняла собаку. — Оставайся здесь, отогревайся.

— Ты ведь не собираешь в секретный проход, не так ли, Антониетта? Я слышал достаточно, чтобы понять — эти коридоры опасны. Насколько мне известно, в стенах и в полу сделаны смертельные ловушки.

Она вела рукой по основанию стены, пока не нащупала механизм, открывающий спрятанную дверь, которая вела в узкий коридор.

— Тайные проходы — это не только способ сбежать в море, — сказала Антониетта. — Они на протяжении многих поколений использовались нашей семьей для хранения антиквариата, который завоеватели, правительство и даже церковь жаждали заполучить.

— Учитывая все находящиеся здесь ловушки, ты не боишься оступиться и быть убитой? — Байрону не нравилась мысль, что Антониетта разгуливает по темным коридорам со своей обычной уверенностью, зная о спрятанных острых лезвиях, только и поджидающих неосторожного шага.

Антониетта тихо рассмеялась.

— Именно по этой причине много лет назад лезвия были убраны. Нам больше нет необходимости скрываться в море, как когда на нас нападали захватчики, поэтому, ради безопасности неосторожных членов семьи, все ловушки были обезврежены, — она взяла его за руку и улыбнулась ему. — Здесь совершенно безопасно. Пошли со мной. В темноте я чувствую себя как дома и не позволю, чтобы что-нибудь произошло с тобой. Я обнаружила кое-что несколько лет назад. Значимость этого открытия для меня превышает все золото и произведения искусства, хранящиеся в тайных комнатах.

— Ты уверена, что все ловушки были ликвидированы?

— Да. Скарлетти пора входить в современную эпоху. Мы даже здесь, в коридорах, провели электричество. Так же как и в подземельях, — ее смех был нежным и притягательным. Как кто-либо мог устоять перед ее смехом, и меньше всего он?

Байрон взял ее руку и последовал за ней в темноту прохода. Очутившись в темном лабиринте коридоров, она не стала включать свет. Ей он был не нужен, к тому же это говорило, как хорошо она знала его, что не побеспокоилась о свете для него.

— В ту ночь, когда умерли мои родители, я чувствовала, что что-то не так. Я проснулась, едва дыша. Позвала их, но они меня не услышали. Тогда я выбежала на палубу. Я слышала тиканье часов. Позднее, когда я рассказала об этом nonno, он сказал, что мне все показалось. Но это не так. Я знала, что на борту была бомба. Я прыгнула за борт как раз в тот момент, когда она взорвалась.

Дверь позади них плотно закрылась, запирая их в узком коридоре. Стоял кромешная тьма. Ни одного лучика света не проникало в лабиринт ходов. Этот же был настолько узким, что плечи Байрона едва не упирались в стены.

— Вполне возможно, что ты смогла услышать и почувствовать ее, Антониетта. Во многих людях заложено умение предчувствовать опасность и даже своеобразный радар.

— На протяжении многих лет я обвиняла себя. Я оставила их там. Они не поднялись на палубу, когда я громко звала их, говоря, что там опасно оставаться. Не знаю почему, но они не вышли, — она провела его через два резких поворота, уводя прочь от двух более широких проходов. — Это был самый первый раз, когда я почувствовала зверя.

Байрон ощутил, как невольно напряглись ее пальцы, сжимающие его. Он незамедлительно привлек ее поближе к своему телу.

— Ты была ребенком, Антониетта, тебе было всего лишь пять лет. Ты сама едва избежала смерти. Как бы то ни было, ты колебалась достаточно долго, раз тебя захватил взрыв.

Ласково поглаживая, она прошлась рукой по его груди, ее пальцы дрожали.

— Я знаю об этом… теперь. У детей есть привычка обвинять во всем себя. Когда они не вышли на палубу, я вернулась назад и прокричала им поторопиться, — на минуту она уткнулась головой ему в грудь. — Я была слишком мала, чтобы взобраться на ограждение, чтобы оказаться с той стороны, но я чувствовала, как во мне зашевелилась сила. Она росла и распространялась повсюду. Ночь была такой темной, луны не было видно, стояла сплошная темень. Море было черным. Вдруг я почувствовала, как что-то задвигалось под моей кожей, словно живое, и я по-страшному зачесалась. А потом я смогла разглядеть все. Не своим нормальным зрением… как-то по-другому… но ночь стала совершенно ясной. Я услышала, как моя мама что-то прошептала отцу. Что она скоро вернется, только проведает меня. Они решили — мне приснился кошмар. Но было уже слишком поздно. Я спрыгнула с перил. Один единственный прыжок. Это оказалась так легко. Потом мир стал белым, затем красно-оранжевым, а потом, для меня, черным.