Николай II - Сергей Фирсов

По ходу рассказа становится понятно, что Толстой под видом этого неизвестного хотел показать Христа. Христос провел царя по различным местам, показав, к чему приводит исполнение его распоряжений, — к убийству на границе несчастных контрабандистов; к повальному пьянству в деревнях, где люди уже перестают быть людьми, теряя человеческий облик; к притеснениям неправославных христиан; к насилиям и смертям невинных в ссылках. После всего увиденного, проснувшись в слезах, молодой царь в первый раз «почувствовал всю ответственность, которая лежала на нем, и ужаснулся перед нею». В беспокойстве он вышел из своих покоев и в соседней комнате увидел старого друга своего отца. Тот попытался убедить его, что все не так уж плохо, что не надо преувеличивать собственную ответственность. «И ответственность на вас только одна — та, чтобы исполнять мужественно свое дело и держать ту власть, которая дана вам. Вы хотите добра вашим подданным, и Бог видит это, а то, что есть невольные ошибки, на это есть молитва, и Бог будет руководить и простит вас».

Услышав это, молодой царь обратился с вопросом к жене, а та не согласилась с царедворцем. Обрадовавшись сну, увиденному супругом, она («молодая женщина, воспитанная в свободной стране») признала, что ответственность, лежащая на царе, — ужасна. «Надо передать большую часть власти, которую ты не в силах прилагать, народу, его представителям, и оставить себе только высшую власть, которая дает общее направление делам». Завязался учтивый спор: с царицей не согласился царедворец. Но царь вскоре перестал слышать спор, внимая голосу «спутника в его сне». Тот убеждал царя, что он прежде всего человек, у которого помимо царских есть и человеческие обязанности, вечные — «обязанность человека перед Богом, обязанность перед своей душой, спасением ее и служения Богу, установлением в мире Его царства».

«И он проснулся. Жена будила его, — завершал свое повествование Толстой, замечая: — Какой из тех трех путей избрал молодой царь, будет рассказано через 50 лет».

История рассудила иначе — уже через несколько месяцев Толстой убедился, какой путь избрал молодой царь. Наивные представления писателя о супруге самодержца как о женщине, желавшей насадить в России европейские свободы и права, также не оправдались. Сейчас, зная историю последнего царствования, даже удивительно читать о подобных надеждах. Однако задним умом быть крепким несложно. Не будем забывать, что современники «молодого царя» могли только мечтать, рассуждая о возможных сценариях будущего. Молодость Николая II давала им такую возможность.

Конечно, если юноша и не имеет ответа на вопрос «Что делать?», то, по крайней мере, он задается вопросом иным — «С чего начать?», по ходу жизни и накопления опыта научаясь преодолевать возрастной максимализм. Но все это — в теории. Российская практика в очередной раз доказала исключительную важность субъективного фактора в истории. Библейский Екклесиаст был, безусловно, прав — все возвращается «на круги своя», часто (добавим уже от себя) даже незаметно для современников. Да и было ли чему возвращаться? Надежда на изменение направления политического «ветра» после октября 1894 года была столь же обманчива, сколь и вера в то, что желание все оставить «как раньше» вполне осуществимо. Сохранение «формы» порой вводит в заблуждение относительно будущего «содержания». Но большое видится на расстоянии. Всему свой черед. Иллюстрацией сказанному и стала история России — от воцарения Николая II и до первой революции 1905 года.

Начало этого пути — речь, произнесенная молодым самодержцем 17 января 1895 года; речь, обозначившая его как политика — в данном случае неважно, самостоятельного или нет. Понять ее, правильно оценить — значит выйти на вопрос о том, как понимал Николай II идею самодержавия, и более широко, на проблему самодержавия как стержневого принципа российской государственности. Но об этом чуть позже.

Речь, произнесенная царем 17 января 1895 года в Николаевском зале Зимнего дворца, была ответом на верноподданнический адрес, подготовленный тверским земством в самом конце 1894-го. Проект адреса отредактировал Ф. И. Родичев, впоследствии — один из наиболее активных деятелей партии конституционных демократов (кадетов). Часть гласных отказалась его подписать, но большинство все-таки дали согласие на то, чтобы документ был преподнесен самодержцу. Ничего крамольного в нем не содержалось, хотя земцы подчеркивали, что государь — первый слуга народа, и заявляли о существовании средостения (то есть бюрократии), отделявшего государя от народа. В адресе также выражалась надежда на то, что соблюдение законов в России будет обязательным для всех, и для представителей власти, что права отдельных лиц и общественных учреждений будут незыблемо охраняться, причем эти учреждения получат возможности и права выражать свое мнение.

Об адресе узнали до того, как депутация выехала в столицу, и министр внутренних дел И. Н. Дурново заранее известил ее членов, что Ф. И. Родичев и А. А. Головачев (также принимавший активное участие в составлении документа) не будут допущены к государю. Таким образом, приветствовать Николая II позволили только предводителю Осташковского уездного дворянства Уткину. Уже в Петербурге Уткин встретил «недружелюбное отношение к себе других депутаций и так был взволнован, что, поднося хлеб-соль, уронил их и поднес пустое деревянное блюдо». В дальнейшем все подписанты получили высочайший выговор, а Родичева лишили права участвовать в каких-либо общественных собраниях, земских или сословных. По мнению одного из земцев-тверичей И. И. Петрункевича, речь самодержца явилась ответом на этот адрес «и предупреждением всем другим, чтобы они не якшались с тверяками». Что же сказал царь в ответ на скромное приветствие земцев, лишь намекнувших на желательность большего сотрудничества короны с выборными элементами общества? Его речь, произнесенная перед представителями дворян, земств и городов, была проста и безыскусна.

Вот она: «Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный покойный Родитель»[45]. Вот и все. Не смейте думать, что государь изменит самодержавному принципу — этот принцип останется таким же, каким был до того — при Александре III. Эстафета власти — в руках преемника и единомышленника покойного правителя. Это — политическое credo. С ним не поспоришь.

Историк Ю. Б. Соловьев называл речь 17 января 1895 года новым изданием манифеста 29 апреля 1881-го, то есть «публично заявленным отказом царизма в чем-либо поступиться своей властью»[46]. Этот отказ был подготовлен — никакого экспромта. И готовил его обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев — составитель манифеста 29 апреля 1881 года, ознаменовавшего начало «нового курса» императора Александра III.