2012. Дерево Жизни - Евгений Ничипурук

Ранним утром следующего дня я решил пойти на океан. Мне надлежало принять очень важное решение. Я хотел посидеть на берегу и послушать, что подскажут мне волны. Сев на мопед, я покатил на Берава-бич, что находится между Семеньяком и Чангу. Выбор мой пал на это место не случайно: с одной стороны, не особо далеко, а с другой – достаточно пустынно, что позволит посидеть на берегу в полнейшем одиночестве. Я прихватил с собой бутылку местного рома и надеялся где-нибудь недалеко от пляжа раздобыть пару банок холодной колы.

Признаться, я употребляю довольно много алкоголя. Когда я трезв, я слишком много думаю. И мысли мои, они все больше похожи на колючих морских ежей. Крутятся в голове туда-сюда и ранят мозг. Иногда, чтобы принять важное решение, нужно отключить мозг вообще. Сознание, конечно, старается и выдает сотни вариантов решений и комбинаций, но все они еще больше запутывают меня. Это первая причина, почему иногда я люблю выпить, причем независимо от времени суток. А вторая причина, наверное, кроется все-таки в «героях», в образе настоящего мужчины, который засел у меня в голове с детства. Если вы воспитывались на книгах Ремарка, Джека Лондона и Хемингуэя, велика вероятность, что вы вырастете алкоголиком. Если вы с восхищением просмотрели все сезоны «Калифорникейшн» и «Доктора Хауса», вы уже алкоголик. Подумайте только, с кем вы себя отождествляете или хотите отождествлять? А? Если вам нравится образ бунтаря с бутылкой в руке – добро пожаловать в клуб анонимных алкоголиков. А что? Что в этом плохого? Поверьте мне, на самом деле нет ничего лучше, чем выпить с утра пару стаканов рома с колой, сидя на берегу океана, слушая любимую музыку в айподе. Тот, кто скажет «фу», тот либо не пробовал так поступить, либо ханжа.

Я поставил мопед под дерево баниан, чтобы солнце, обещающее стать сегодня очень яростным, не разогрело спинку сиденья до температуры раскаленного металла. Про себя отметил, что это дерево я уже фотографировал и ничего не нашел, не заметил, не почувствовал. Позвякивая бутылкой в заднем правом кармане, я пошел вдоль пляжа. В руках я нес купленную неподалеку в деревенском магазине коку. Пройдя метров двести, я вышел к пойме маленькой неизвестной мне речки. Перешел ее вброд и оказался на кристально чистой пологой песчаной косе. Отлив образовал идеальную по ровности площадку. Я посмотрел по сторонам. Справа в океан впадала речка, слева, метрах в ста от меня стояли и ждали следующего раннего утра выкрашенные в синюю краску рыбацкие лодки. Позади то ли спасательная станция, то ли часовня. Странное здание с белой башенкой. И ни души. Идеально.

Я расстелил на песке синий балийский саронг. Чтобы его не сдувало ветром, положил на два края шлепки, а два других закрепил баночкой кока-колы и своей скомканной одеждой. Я вылил из одной баночки половину бодрящего сладкого напитка и долил в нее ром. Чуть взболтал и сделал большой глоток. Алкоголь, растворившись в желудке, уже через минуту принес моему мозгу легкое расслабление. Я откинулся назад на саронг и уставился в небо. Солнце палило нешуточно. Я поднял вверх руку и закрыл ослепляющее пятнышко рукой. Вокруг моей ладони образовалось некое подобие короны. «Вот мое личное солнечное затмение», – пронеслось у меня в голове. Я включил в айподе Coldplay «The Scientist». Песня была такая слезливая, что я не удержался и сделал несколько больших глотков моей импровизированной и очень крепкой «кубы-либры». Я сел по-турецки и стал наблюдать, как большие океанские волны одна за одной накатывают на серый песок. Метрах в пятнадцати от берега они надламывались, превращая бирюзовые блестящие доспехи в белоснежное пенистое месиво. Если бы я умел рисовать, то наверняка изобразил бы пляж в виде пирожного, которое хитроумный кондитер оправил белым кремом и бирюзовой глазурью с добавлением ликера «калуа».

Где-то в далеке воздух резало крыло одинокого «кайт-серфера». Человека я не мог разглядеть. Но мог видеть его фиолетовый с синими полосками парус-парашют. Фиолетовый, пожалуй, лучший цвет для крыла-паруса. Он означает самую чистую ауру.

Он идеален по сути своей. Ты летишь над бирюзовыми волнами, а над тобой гордо реет твой личный фиолетовый флаг, словно заявляя, что тебя не сбить с пути, ни при каких обстоятельствах. В наушниках заиграл Porter «Surround me with you love». Песня фиг знает какого дремучего года, но потрясающая своей непреходящей актуальностью. Под такую музыку было грешно не накатить еще из баночки. Я посмотрел направо и увидел, как стая каких-то черных птиц летит идеальным клином вдоль берега. Птицы были большие. Если бы я смотрел чаще канал Дискавери, то наверняка знал бы про них гораздо больше… Но я и так знал, что это фрегаты. Их не сложно определить по характерным раздвоенным черным хвостам и надутой грудке. Птицы приближались все ближе, и я стал воображать, что это вовсе не птицы, а отряд вражеских самолетов. Я уже почти слышал в голове пулеметные очереди. Я вскочил и побежал по пляжу, иногда вбегая в белую пену и поднимая фонтаны обжигающих раскаленную солнцем кожу брызг. Я вспомнил, как в детстве мы вот так же играли в «войнушку». Я упал на песок и быстро соорудил нечто вроде мини-окопа и, спрятавшись за наспех сделанную насыпь из влажного песка, открыл ответный огонь из воображаемого пулемета по шеренге вражеских самолетов. Птицы, пролетая над моей головой, неодобрительно замахали головами. Их черные силуэты рисовали на идеальном глубоком голубом небе знак, похожий на математический «корень».

– Все, мир! – закричал я улетающим птицам. – Прощай оружие!

В наушниках заиграла грустная и божественно красивая «Crimе» Стины Норденстам. Я выпил еще чуток коктейля и решил оставить на песке какое-нибудь послание, которое можно было бы разглядеть с самолета или смогли бы прочесть птицы. Коса идеально подходила для этого. Гигантская ровная поверхность с плотным прессованным влажным песком. Я стал чертить ногой глубокие и длинные бороздки, соединяя их и образуя гигантские буквы. Я понятия не имел, что именно я писал. Я просто бегал по песку, держа в одной руке банку колы, а в другой айпод и чертил что-то ногами. Меня приводила в восторг мысль, что кто-то увидит мою надпись с неба. Мне было совершенно плевать, что, скорее всего, у меня выходит какая-то белиберда. Меня больше радовал размер выходивших у меня букв. Так как я без перерыва танцевал, то получалось, что некоторые места букв были как бы обведены жирным – утоптаны следами моих босых ног. Дописав слово до конца, я с размаха плюхнулся на песок в том месте, где следовало бы поставить точку, и старательно поерзал, впечатывая свой силуэт. Когда-нибудь рисунки на песке станут новым направлением искусства.

Я вернулся ко второй баночке колы и смешал ее с ромом. Снял наушники и положил плеер на покрывало. Я был в песке настолько, что, сделав очередной глоток «кубы-либры», почувствовал, как он хрустит у меня на зубах. Недолго думая я побежал в воду. С разбега нырнул прямо под гребень накатывающей волны и почувствовал пятками, как надо мной пронесся белый пенистый поток. Я вынырнул, растирая по лицу соль и песок. Мне показалось на мгновение, что я счастлив. «Даже когда тебе кажется, что жизнь полный треш, можно найти место для кусочка идеального счастья», – подумалось мне. Я выбежал из воды, быстро надел наушники, и меня буквально взорвали изнутри гитарные аккорды Coldplay «Good put a smile upon your face». Мне всегда нравился этот трек. А тут он настолько пришелся в тему, что я не удержался, сделал звук на максимум и стал танцевать, иногда высоко подпрыгивая и вбегая в воду. Когда я забегал по колено в волну, я поднимал плеер над головой и подпрыгивал вверх, пытаясь взлететь над поверхностью океана. Я обернулся лицом к пляжу и увидел в небе гигантского воздушного змея-птицу, запущенного из ближайшей деревни. Позади меня, разрезая волны, пронесся неизвестный мне катер, а я стоял на пляже совершенно один возле гигантских букв, которые сможет прочесть только еще одна стая фрегатов и которые смоет через несколько часов поднявшейся приливной волной. Эти буквы ничего ни для кого не значат. Только для меня самого. Это мое послание самому себе. Которое я смог бы прочесть, лишь увидев это самое постигшее меня вдруг дежавю, со змеем, катером и танцами на прессованном гладком песке. Мне не нужно было становиться птицей, мне не нужно было становиться воздушным змеем или кайтом-парусом, чтобы прочесть свою надпись. Я знал, что я делал все это когда-то, и без труда мог вспомнить, что именно было мною написано на пляже Берава. Гигантские английские буквы на песке гласили COMЕ UNDONЕ. И я, танцующий человечек с айподом в ушах, знал, что это обо мне.