Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

(Вот так, в изложении Валентина и со слов Виктора выглядела постыдная и печальная предыстория Верочкиного брака.)

Супружеский союз был торжественно заключен, но не обошлось без капли дегтя, тетя Аня категорически отказалась прописывать Виктора на своей жилплощади. Имеется фольклорное выражение, исчерпывающее данную ситуацию: как в воду она глядела.

Сколько было из-за этого скандалов, слез и зубовного скрежета, но тетя Аня оставалась тверже алмаза. Её упорство впечатлило и Верочку, в кооперативной квартире, полученной на Верочкино имя, Виктор опять же прописан не был. Эта мелкая деталь сильно осложняла их семейную жизнь и служила очагом раздражения, но чем больше упорствовал Виктор, тем больше боялась Верочка. Ей начинало казаться, что в упорстве мужа кроется задняя мысль, а меньше всего на свете ей хотелось стать жертвой банального брачного надувательства с целью прописки. Мертвый узел.

(Естественно, ничего подобного Валентин не рассказывал, история в течение семи лет разворачивалась на моих глазах. Е.М.)

Здесь я, пожалуй, закончу первую часть вставной новеллы, но продолжение следует.

Пока рассказ Валентина о квартирных злоключениях Виктора дошел до указанной точки, день прошел и наступил вечер.

Отче успел вздремнуть на моем диване, потом, не слушая робких возражений, отправил меня за очередной бутылкой, но уже чего-нибудь попроще.

Хитроумный Отче сообразил, что мое любопытство станет неиссякаемым источником горячительных напитков, поэтому он мастерски приурочивал кульминационные моменты рассказов к концу очередной бутылки.

Я бесилась, но бегала в винную лавочку, благо, что недалеко, продавщица прониклась ко мне дружескими чувствами и только понимающе подмигивала, протягивая очередную бутылку, такова, мол, наша женская доля.

А тут еще объявился Сергей. Сначала он звонил, просился в гости, я говорила, что нездорова, потом, что занята. Тогда, на правах старинного друга дома, он прикатил собственной персоной, чтобы посмотреть, какие занятия мешают мне увидеться с любимым человеком.

Можете себе представить, что он увидел. Валька как раз спал… Тысяча и одна ночь!

Надо отдать Сергею должное, он не думал меня ни в чем подозревать, напротив, посочувствовал.

— Открыла сыскную контору на дому? — осведомился он.

Конечно, я похвасталась, что вот, представь себе, нашла-таки Верочку, но нечаянно при этом задела невинного человека доской по голове, теперь искупаю вину. И объяснила, что Валентин не какая-нибудь подзаборная пьянь, а отпрыск известной дворянской фамилии.

Наследник дворянской фамилии тем временем продрал глазки, срочно познакомился с Сергеем, а меня как раз послал прогуляться за чем-нибудь попроще.

Сергей хотел съездить сам, но Валька объяснил ему, что мне необходимо пройтись для моциона. Хамство, все-таки.

Любые мои возражения он отметал фразой тщательно продуманной фразой.

— Раны, нанесенные прелестной рукой, ещё кровоточат…

Когда я вернулась из магазина, Валентин в сжатой форме излагал Сергею историю наших приключений, по-моему, совершенно зря. Мне лично казалось, что данная история вовсе не нуждается в коллегиальном обсуждении.

Но надо знать Рыжего Вальку. Ещё со времен юности у него осталась прескверная привычка автоматически превращать любое место своего пребывания в некое подобие гусарского бивуака: толпятся люди, льется спиртное, роятся и текут неправдоподобные истории, все приходящие включаются и вносят лепту в развеселый стиль бытия. Сергей, конечно же, подпал под чары.

Они сидели, пили, курили, обсуждали события со всех сторон, а я бегала на кухню, меняла приборы, готовила закуску, вытряхивала пепельницы, и само собой кипела от злости.

Выдавать информацию Валентин, разумеется, прекратил, вместо этого красочно описывал, как я с дьявольской жестокостью раскроила поленом ему голову и бровью не повела. Рассказ был рассчитан на аудиторию, а именно на Сергея со следующим подтекстом: вот тебе кажется, что это нежное трепетное существо, а на самом деле — совершеннейший крокодил. (Смутно помнится, что примерно так выражался один из чеховских героев раннего периода творчества, когда классик звался Антоша Чехонте.)

Ещё немного и я попросила бы джентльменов покинуть помещение и продолжать беседу в другом месте. Бог с ним, с Валькиным рассказом, ему уже не до того, а я не согласна на его постоянное присутствие, и кошелек у меня не бездонный.

Однако, как ни пьян был Валентин, но ситуацию он вычислил и заявил, что в гостях хорошо, а его ждет служебный долг, к тому же бедные четвероногие друзья со вчерашнего утра не кормлены, что надрывает его любящее сердце.

Отче поцеловал мне ручку на прощание (жест явно был спровоцирован присутствием Сергея, за Валькой отроду такой галантности не водилось, во всяком случае по отношению ко мне) и сказал проникновенно.

— Прости меня, прелестное дитя, я тебе потом дорасскажу, заодно и рассчитаемся, не правда ли? Не страдай, наша разлука ненадолго.

Загоревшийся пламенной дружбой Сережа вызвался довезти Валентина до вокзала. Они отбыли, а мне хватило работы до ночи: мыть, чистить, прибирать.

Звонила Верочка из дому, звонила тётя Аня, явно неудовлетворенная объяснением, а я в процессе уборки всё мучилась сомнениями: в какой мере любимой подруге нужно знать правду, и нужно ли вообще?

К тому же Валентин не открыл самой главной тайны: зачем всё-таки бедняжку заперли в подвал и держали так долго? И кто, собственно, это сделал?

Ну, ладно, Виктор мерзкий двоеженец, но почему из того следует отсидка одной из жён в подвале и дальнейшие перипетии кровавой драмы? Может быть, первая жена Виктора посадила соперницу под замок? Но с какой целью?

Нет, явно не ко времени явился любимый человек Сережа и сбил Валентина с толку! Без него я бы вытянула из Отче всю правду, даже если бы пришлось прогулять ещё день и влить в Вальку запасы винного магазина!

Наконец я завершила тяжкие праведные труды, квартира приняла более или менее пристойный вид, а я с чувством исполненного долга полезла под душ, намереваясь после него отбыть в объятия Морфея. Но не тут-то было…

Прямо из-под прохладных струй меня вытащил Сергей. Понимаете ли, он посадил новоиспеченного друга на электричку и осознал, что в таком виде ехать домой опасно для жизни. Ко мне, конечно, не опасно.

Он ещё звонил от меня домой и многословно лгал Регине, что заехал к другу за город, там они немножко посидели, и не ехать же ему теперь по темноте. Слушая его бестолковое вранье, я проникалась сознанием преимущества своего незамужнего положения и сочувствием к Регине. Мне не надо делать вид, что я ему верю.

А Регина мне потом сообщит, что, знаешь, Родичев опять загулял, звонил неизвестно откуда посередь ночи, лыка не вязал, допрыгается как-нибудь, отберут у него права или что похуже.