Все совпадения случайны - Рени Найт

2013, лето

Кэтрин бежала за Робертом в надежде, что он вернется. Она добежала до середины улицы и остановилась, как была – в ночном халате, и вглядывалась в даль до тех пор, пока, мигнув в последний раз габаритами, машина не свернула за угол. Какое-то время она не двигалась с места, ожидая его возвращения – уверенная, что он передумает и вернется домой. Но он так и не вернулся.

Она не спала всю ночь, в надежде, что он хотя бы позвонит, но не дождалась и звонка. Звонила сама, оставляла сообщения, но он не откликался. Она пыталась вообразить, где он может быть, но ей ничего не приходило в голову. Однако если место нахождения его она представить себе не могла, то легко представляла его читающим книгу – представляла, какую именно главу он сейчас читает и что при этом чувствует. И вот тут в ней что-то яростно восстало против того, как он с ней поступал. Она не могла заставить себя не то что прилечь, даже сесть. Ей никак не удавалось успокоиться, она содрогалась всем телом. Металась по дому, кипятила воду, заваривала чай, жадно глотала его, снова заваривала; все ждала и ждала его возвращения. Ей хотелось заставить его понять, почему она ни в чем ему не призналась в свое время. Дело было не в ней, дело было в них – в Роберте, но главным образом в Нике. Она молчала ради сына, и смерть Джонатана подвела подо всем черту. И никому не нужно было больше страдать.

Но Роберт не вернулся домой.

Рассвело. Она совсем обессилела. Навалилась какая-то тяжесть, ощущение было такое, будто чай, который она поглощала в неимоверных количествах, заполнил все ее члены и теперь давит, тянет вниз. Она напоминала себе мягкую, пропитанную влагой, чавкающую губку. При малейшем движении ощущала, как внутри переливается жидкость. В голове тоже что-то плескалось, мелькали смутные образы и воспоминания, которые каким-то образом уплотнились и теперь не желали рассеиваться.

Ей хотелось закрыть глаза и никогда их не открывать. Не умереть, а просто заснуть, но надолго, очень надолго. Она втащила себя наверх, легла на кровать и закрыла глаза. Мысль о том, что теперь Роберт все знает или, по крайней мере, знает про смерть, принесла ей едва ли не облегчение. Уж это-то он знать имел право. Давно надо было ему признаться во всем, но теперь она слишком устала, чтобы думать об этом. Мешал недосып, но не только – еще шок, вызванный яростью Роберта, его ненавистью к ней. Этого она не ожидала, мысль об этом пугала ее, и она подавляла ее, давала ей застыть, раствориться. Ничего не чувствовать – не так уж плохо. И она извлечет из этого состояния – пока оно длится – максимум.

Она погрузилась в глубокий сон, когда раздался телефонный звонок. Не открывая глаз, она схватила трубку, рывком вернувшись к действительности.

– Да? – Она открыла глаза, пытаясь различить входящий номер. Но он не отражался, было только слово: «Звонок». И голоса не слышно. – Слушаю, – повторила она и стала ждать, напрягая слух. Они оба вслушивались, не говоря ни слова: ему в этом не было нужды, да и она знала, кто звонил. Он хотел ее видеть. Он не говорил этого, но она это чувствовала.

…Это был один из тех дней, когда, проявив неосторожность, можно обжечься очень сильно. Солнце было очень жарким, но его прикрывал тонкий слой облаков, который вкупе с прохладным ветерком побуждал непосвященных загорать вовсю. Шарлотта к их числу не принадлежала. Она и сама намазалась защитным кремом и теперь втирала его в кожу своего маленького сына. Оба они устроили из этой процедуры целое представление – Шарлотта всячески демонстрировала свою материнскую заботу, а Ной изо всех сил старался увернуться и жаловался, что крем щиплет ему глаза.

Сегодня его визг особенно ударял по нервам из-за похмелья после вчерашней выпивки. Шарлотта понимала, что прилагает больше усилий, чем нужно, но ее раздражали капризы сына, и ей хотелось подчинить его своей воле. Все его тело было в песке, и создавалось впечатление, будто она водит по нему наждачной бумагой, задевая по неосторожности и лицо, так что действительно крем попал ему на ресницы. Она поспешно стерла его, но мальчик заплакал, и ей тоже захотелось плакать. Ей хотелось, чтобы его не было рядом, чтобы он куда-нибудь ушел и у нее появилась возможность хоть один день, этот последний день на курорте, провести, загорая вместе с любовником.

А Джон еще спал в своем номере в дешевенькой гостинице. Вернулся он от Шарлотты, остановившейся в пятизвездном отеле, только в половине пятого утра. Всю ночь они занимались любовью, пока ее сын спал в соседней комнате, не слыша, как мать стонет в объятиях возлюбленного. Не слышал он и звона бокалов, после которого снова начинались любовные игры.

Итак, пока Шарлотта возилась с кремом на пляже, Джон спал. Спал он крепко, как подросток. В свои девятнадцать лет он все еще рос, все еще мучился зовами плоти, и своей, и, как минувшей ночью, не только своей. Шарлотта все никак не могла насытиться, она заставила его потрудиться по-настоящему. Она понимала, что времени у нее в обрез и, хоть ей и удалось уговорить его отложить поездку в Танжер, сама она через несколько дней возвращалась домой, к мужу. Минувшей ночью она взяла от него все, что смогла, и предвкушала еще одну такую ночь – последнюю для них.

Она по-прежнему пыталась играть роль Матери, но сегодня ее исполнению явно не хватало убедительности. Лежа на животе, она старалась уснуть, а Ной тем временем орудовал в песке своей детской лопаткой. Ров, который он копал, все удлинялся и удлинялся, песок – чему немало способствовал и ветер – летел Шарлотте в лицо. В конце концов это ей надоело, и она крикнула сыну:

– Как насчет мороженого?

Он бросил копать и радостно согласился:

– Угу.

Поднимаясь по лестнице, ведущей к магазину, они столкнулись с Джоном, но ни он, ни она не сказали друг другу ни слова, так что никто бы даже не заподозрил, что они знакомы. Он испытал возбуждение, а у нее при виде его заспанных глаз и примятых подушкой волос возникло острое желание. Они едва разминулись, чуть не коснувшись плечами. Они почувствовали запах друг друга. Она вдохнула исходящий от него аромат и улыбнулась, но не Джону. Для этого она была слишком умна. Улыбку, адресованную Джону, она перевела на Ноя. Джон, впрочем, все понял, а Ной принял это за чистую монету, счастливый тем, что мама довольна, и улыбнулся в ответ, невинное существо. Он был так признателен ей за подарок, не ему предназначенный.

Джон узнал полотенце Шарлотты и, как обычно, разложил свое в нескольких футах поодаль, озаботившись тем, чтобы между ними расположилось еще несколько человек. Достаточно далеко, чтобы Ной не заметил его присутствия, но достаточно близко, чтобы они с Шарлоттой видели друг друга. С той самой первой встречи в кафе они всячески остерегались Ноя. Она не хотела знакомить его с Джоном, не хотела, чтобы они сблизились. «Вдруг он к тебе привяжется?» – обронила она, никак не желая этого позволить. Нельзя было допустить, чтобы Ной хоть что-то сказал отцу про славного дядю, с которым они с мамой познакомились на отдыхе и с которым мама подружилась.