Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ричард II оказался столь же переменчивым и в вопросе о церковном расколе. Пообещав герцогу Бургундскому продвигать Путь отречения, он больше ничего не сделал для этого после лета 1397 года. По словам министров Карла VI, когда совместное англо-французское посольство прибыло в Рим, чтобы предъявить Бонифацию IX свой ультиматум, английские священнослужители, участвовавшие в миссии, отнюдь не присоединились к попыткам французов свергнуть Бонифация IX с трона. В мае 1397 года английское посольство присутствовало на заседании германского Рейхстага во Франкфурте, якобы для того, чтобы заручиться поддержкой планов французского правительства по борьбе с церковным расколом. Но их главной целью, по-видимому, была вербовка союзников для Англии среди германских государств и продвижение фантастической схемы, придуманной двумя курфюрстами, чтобы представить Ричарда II в качестве кандидата на германский престол. В июле 1398 года, после того как собор французской церкви более месяца совещался в Париже под присмотром министров Карла VI, было объявлено, что Франция в одностороннем порядке выходит из повиновения авиньонскому Папе и не признает ни одного претендента, пока не появится тот, чьи права будут неоспоримы. Вскоре после этого французская армия прибыла в Авиньон, чтобы осадить Бенедикта XIII в его дворце при поддержке коллегии кардиналов и населения города. Французы требовали от Ричарда II аналогичных действий в отношении Бонифация IX. Но Ричард II ничего не предпринял и, в конце концов, заключил с римским Папой свое собственное соглашение[1162].
Из-за скудости документальных свидетельств за эти годы трудно восстановить отношение французских министров к своенравной и изменчивой дипломатии Ричарда II. Но ясно, что даже если они не могли иметь Ричарда II в качестве союзника, они были полны решимости не допустить, чтобы он стал врагом. Растущие амбиции Франции в других направлениях зависели от поддержания перемирия с Англией. В 1397 году Генуя приняла французского губернатора. Королева и герцог Бургундский продолжали свои попытки оспорить господство Джан Галеаццо Висконти на североитальянской равнине даже после того, как стало ясно, что король не сможет провести армию через Альпы с английской помощью или без нее. На юге Людовик Анжуйский с трудом удерживал Неаполитанское королевство при периодической французской поддержке, поскольку возродившаяся сила дома Дураццо постепенно захватила его территорию и загнала французского принца в столицу. В 1398 году около 1.200 французских солдат были отправлены под командованием маршала Бусико на защиту Константинополя. Все эти начинания зависели от того, сохранит ли Франция мир с Англией. Но главным приоритетом французского правительства в эти годы было дать возможность герцогу Бургундскому замкнуть свою хватку на герцогствах и графствах немецких Нидерландов, расположенных к востоку и северу от Фландрии, территориях, которые он приобретал для своей семьи путем договора, наследования или политического давления: Брабант, Эно, Голландия, Зеландия, Лимбург, Люксембург и полуавтономные епископальные города Турне и Камбре. Весь этот регион окажется под бургундским контролем в начале XV века. Филипп рассчитывал на длительное попустительство или, по крайней мере, пассивность правительства Ричарда II перед лицом, быстрого и угрожающего расширения влияния Франции в Северной Европе. В марте 1398 года представитель Филиппа, излагая претензии своего господина на управление герцогством перед Брабантскими Штатами в Брюсселе, не скрывал этого. По его словам, масштаб территориальных интересов Филиппа был лучшей гарантией их безопасности от врагов за Рейном. "В случае необходимости мой господин и его наследники будут иметь за своей спиной всю мощь Франции и Англии"[1163].
У герцогов Беррийского и Бургундского была еще одна причина для нежного отношения к Ричарду II. Перемирие с Англией позволило им направить крупные суммы денег из доходов короля в свой карман. В 1390-х годах повод для военных налогов исчез, но сами налоги не исчезли. После Лелингемского перемирия продолжали взимать налог с продаж (aides) и габель, хотя и в несколько уменьшенном размере. Талья, которая была, вероятно, самым ненавистным из французских налогов, была возрождена. В 1396 году была собрана одна талья, а в следующем году — еще одна. Доходы французского государства оставались исключительно высокими для страны, находящейся в состоянии мира, а военные расходы снизились до самого низкого уровня с 1330-х годов. Герцог Бургундский, который был главным бенефициаром этой политики, удвоил свою пенсию от короля в течение нескольких недель после возвращения к власти в 1392 году и еще более чем удвоил ее к 1397 году. К концу десятилетия он получал из королевской казны ежегодный доход в размере почти 80.000 золотых франков (около 13.000 фунтов стерлингов) в дополнение к подаркам и займам еще на такую же сумму. Эти средства позволяли Филиппу поддерживать свое великолепное государство и реализовывать свои политические амбиции за пределами восточных и северных границ Франции, одновременно укрывая своих фламандских и бургундских подданных от высокого уровня налогов, преобладавшего в остальной Франции. Поступления других принцев были меньше, но все равно впечатляли. Они позволили королеве приобрести обширные земельные владения в Иль-де-Франс, герцогу Беррийскому — наполнить сокровищами свои замки и дворцы в Париже, Берри и Оверни, а герцогу Орлеанскому — приобрести большие земельные владения в долине Луары и Шампани. Река пенсий, подарков и субсидий текла в кошельки их клиентов из числа придворной знати и высших чиновников. Великолепие этих лет отражено в пирах, зданиях, иллюминированных рукописях, тканях и украшениях, которые ослепляли впечатлительного Ричарда II, привлекали ремесленников, авантюристов и профессиональных игроков со всей Европы и сделали Париж в конце XIV века центром европейской моды и роскоши[1164].
* * *
Что нарушило расчеты герцога Бургундского, так это резкий разрыв отношений Ричарда II со значительной частью английского баронства и новый кризис в отношениях между Людовиком Орлеанским и его