Архипелаг ГУЛАГ - Александр Исаевич Солженицын

и все перечисленные выше слова тоже вольются в русский язык, а может быть, даже и составят его украшение.

Но тем трудней становится задача исследователя: разделить теперь язык русский и язык зэческий!

И наконец, добросовестность мешает нам обойти и четвёртую трудность: первичное, какое-то доисторическое влияние самого русского языка на язык зэков и даже на язык каннибалов (сейчас такого влияния уже не наблюдается). Чем иначе можно объяснить, что мы находим у Даля такие аналоги специфически островных выражений:

жить законом (костромское) – в смысле жить с женой (на Архипелаге: жить с ней в законе);

выначить (офенское) – выудить из кармана (на островах сменили приставку – заначить, и означает: далее спрятать);

подходить – значит: беднеть, истощаться (сравни – доходить);

или пословица у Даля:

«щи – добрые люди» – и целая цепь островных выражений:

мороз-человек (если не крепкий), костёр-человек и т. д.

И «мышей не ловит» – мы тоже находим у Даля. А «сука» означало «шпиона» уже при П. Ф. Якубовиче.

А ещё превосходное выражение туземцев упираться рогами (обо всякой упорно выполняемой работе и вообще обо всяком упорстве, настаивании на своём), сбить рога, сшибить рога – восстанавливают для современности именно древний русский и славянский смысл слова «рога» (кичливость, высокомерие, надменность) вопреки пришлому, переводному с французского «наставить рога» (как измена жены), которое в простом народе совершенно не привилось, да и интеллигенцией уже было бы забыто, не будь связано с пушкинской дуэлью.

Все эти безчисленные трудности вынуждают нас пока отложить языковую часть исследования.

В заключение несколько личных строк. Автора этой статьи во время его расспросов зэки вначале чуждались: они полагали, что эти расспросы ведутся для кума (душевно близкий им попечитель, к которому они, однако, как ко всем своим попечителям, неблагодарны и несправедливы). Убедясь, что это не так, к тому ж из разу в раз угощаемые махоркою (дорогих сортов они не курят), они стали относиться к исследователю весьма добродушно, открывая неиспорченность своего нутра. Они даже очень мило стали звать исследователя в одних местах Укроп Помидорович, в других – Фан Фаныч. Надо сказать, что на Архипелаге отчества вообще не употребляются, и поэтому такое почтительное обращение носит оттенок юмористический. Одновременно в этом выразилась недоступность для их интеллекта смысла данной работы.

Автор же полагает, что настоящее исследование удалось, гипотеза вполне доказана; открыта в середине XX века совершенно новая никому не известная нация этническим объёмом во много миллионов человек.

Глава 20

Псовая служба

Служба, связанная с собаками. – А как их называть? – Генералы ГУЛАГа. Завенягин. Антонов. – Почему мы не всматриваемся в тюремщиков. – Моральный отбор в МВД. – Лицемерный совет Дзержинского. – «Старый чекист». – Разница между чекистом и лагерщиком. – Обучение лагерщиков в 20–30-х годах. – Человеколюбия не получилось. – Общие черты лагерщиков. – Безграничная власть. – Во всём превосходство. – Спесь. – Тупость. – Вот моё поместье, и я пролетарий. – Бездарность. – Самодурство. – Уроки пения от крепостного. – Ощущение вотчины. – Универсальное стяжательство. – Их преимущества по самой службе. – Использование прислуги и обслуги. – Воровство из пайка заключённых. – Воровство по лагерному хозяйству, использование хоздвора. – Воровство с производства. – Похоть и возможности её. – Злость и жестокость. – «Здесь телеграфные провода кончились!» – Садизм. – Почему выражение недовольное? – Как же умело отбирают их из человечества! – Расправа с медсестрою в Ахтме. – Перечень палачей. – Трофеи и попойки Мамулова. – Примеры хороших лагерщиков. – Подполковник Цуканов. – Свидетельство об инженер-полковнике Мальцеве. – «Хорошие» лагерщики в понимании благонамеренных. – Тогда хороши, когда в лагерь садятся.

Гулаговские унтеры. – Те же качества в уменьшенном виде. – Сочувственные надзиратели. – Надзиратели-ветераны. – Призванные военного времени. – Старшина Ткач в Экибастузе.

Вохра и виды её служб. – Конвой и убивши прав. – Безпрекословность отношений с зэками. – Произвол офицеров Вохры. – Как сгорели лагпункты на реке Вишере. – Военкоматский отбор конвойных войск. – Размягчение состава Вохры в годы советско-германской войны. – Стрелок Вохры Самшель. – И служба – «срок». – Конвоиры и женщины на женских лагпунктах. – Самоохрана. Её жестокость. – Самоохранник Кузьма. – Самоохранник Лунин.

Не в нарочитое хлёсткое оскорбление названа так глава, но обязаны мы и придерживаться лагерной традиции. Рассудить, так сами они этот жребий выбрали: служба их – та же, что у охранных собак, и служба их связана с собаками. И есть даже особый устав по службе с собаками, и целые офицерские комиссии следят за работой отдельной собаки, вырабатывают у неё хорошую злобность. И если содержание одного щенка в год обходится народу в 11 тысяч дохрущёвских рублей (овчарок кормят питательней, чем заключённых)[361], то содержание каждого офицера – не паче ли?

А ещё на протяжении всей этой книги испытываем мы затруднение: как вообще их называть? «Начальство, начальники» – слишком общо, относится и к воле, ко всей жизни страны, да и затёрто уж очень. «Хозяева» – тоже. «Лагерные распорядители»? – обходное выражение, показывающее нашу немощь. Называть их прямо «псы», как в лагере говорят? – как будто грубо, ругательно. Вполне в духе языка было бы слово лагерщики: оно так же отличается от «лагерника», как «тюремщик» от «тюремника», и выражает точный единственный смысл: те, кто лагерями заведуют и управляют. Так испросив у строгих читателей прощения за новое слово (оно не новое совсем, раз в языке оставлена для него пустая клетка), мы его от времени ко времени будем употреблять.

Так вот о ком эта глава: о лагерщиках (и тюремщиках сюда же). Можно бы с генералов начать, и славно бы это было – но нет у нас материала. Невозможно было нам, червям и рабам, узнать о них и увидеть их близко. А когда видели, то ударяло нам в глаза сияние золота, и не могли мы разглядеть ничего.

Так, ничего мы не знаем о сменявших друг друга начальниках ГУЛАГа – этих царях Архипелага. А уж попадётся фото Бермана или словечко Апетера – мы их тут же подхватываем. Знаем вот «гаранинские расстрелы» – а о самом Гаранине не знаем. Только знаем, что было ненасытно ему одни подписи ставить; он, по лагерю идя, и сам из маузера стрелять не брезговал, чья морда ему не выходила. Пишем вот о Кашкетине – а в глаза того Кашкетина не видели (и слава Богу). О Френкеле подсобрался материальчик, а об Аврааме Павловиче Завенягине – нет. Его, покойника, с ежовско-бериевской компанией не захоронили, о нём смакуют газетчики: «легендарный строитель Норильска»! Да уж не сам ли он и камни клал? Легендарный вертухай, то верней. Сообразя, что сверху любил его Берия, а снизу очень о нём хорошо отзывался эмведешник Зиновьев, полагаем, что зверь был отменный. А иначе б ему Норильска и не построили.

Вот об Антонове, начальнике Енисейского лагеря,