Сталин - Дмитрий Волкогонов

товарищу Сталину И. В.

В конце января с. г. Первым Белорусским фронтом была освобождена из немецкого лагеря группа югославских офицеров. Среди освобожденных – генерал югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее.

В лагере «Х-С» г. Любек содержался ст. л-т Джугашвили Яков, а также сын бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма – капитан Роберт Блюм и другие. Джугашвили и Блюм содержались в одной камере. Стефанович раз 15 заходил к Джугашвили, предлагал материальную помощь, но тот отказывался, вел себя независимо и гордо. Не вставал перед немецкими офицерами, подвергаясь за это карцеру. Газетные сплетни немцев обо мне – ложь, говорил Джугашвили. Был уверен в победе СССР. Написал мне свой адрес в Москве: ул. Грановского, дом 3, кв. 84.

Берия».

Безуспешные меры, которые Сталин с Берией предпринимали, чтобы вызволить Якова (или не дать ему «заговорить»), оказались ненужными. Но эти тайны из разряда тех, которые скрыты навсегда.

К концу жизни, по мере того как силы покидали «вождя», он все чаще задумывался: что достанется после него историкам? Какие «следы» он оставил для них? Каково его документальное и эпистолярное наследие? Видимо, этим объясняется то, что года за полтора до своего 70-летия Сталин поручил Маленкову внимательно посмотреть архивы: какие материалы, связанные с Лениным и им, Сталиным, остались неизвестны? Есть основания считать, что Ленин интересовал его меньше. Но, будучи исключительно хитрым человеком, Сталин понимал, что в «соседстве» с Лениным эта «инвентаризация» архивов не вызовет ни сейчас, ни позже особых кривотолков и сомнений. Сделать это было нетрудно, поскольку почти все основные архивы находились в ведении МВД. Через 8–10 месяцев министр внутренних дел С. Круглов доложил:

«ЦК ВКП(б)

товарищу Маленкову Г.М.

Архивными органами МВД систематически проводится работа по выявлению и учету хранящихся в архивах подлинных документов, написанных В.И. Лениным и И.В. Сталиным.

В течение 1948 года был проведен полистный осмотр 190 000 дел документальных материалов 38 важнейших архивных фондов: ЦИК, СНК СССР и РСФСР, СТО СССР, Наркомнаца, НКВД СССР, Наркомпроса, ВСНХ, газеты «Известия», Управления делами Реввоенсовета Республики и других.

В результате полистного просмотра указанного количества документальных материалов было выявлено и передано в ИМЛ 1203 автографа и копии с подлинных документов, написанных В.И. Лениным и И.В. Сталиным…

В этом году в архиве Октябрьской революции и социалистического строительства с этой целью будет просмотрено 58 000 дел.

28 января 1949 года.

Министр внутренних дел С. Круглов».

Судя по некоторым данным, Маленков не один раз докладывал Сталину о результатах таких «ревизий». Думается, что далеко не все документы попали в ИМЛ. Сталин очень заботился о том, чтобы в истории о нем осталось лишь то, что он разрешил. Поэтому неудивительно, что многих подлинных документов в архивах нет, а на копиях не воспроизведены его резолюции. Это тоже чисто сталинские «тайны». Многие из них действительно раскрыть непросто.

Когда сразу после войны военные доложили ему, что чехословацкое правительство намерено передать в дар СССР «Русский заграничный архив», он распорядился организовать прием и просмотр документов фонда. Тот же Круглов доложил 3 января 1946 года, что под руководством НКВД в Москву доставлено 9 вагонов документов (архивы правительства Деникина, Петлюры, личные архивы Алексеева, Савинкова, Милюкова, Чернова, Брусилова и многих других русских деятелей). Там были книги и материалы по истории Октябрьской социалистической революции и гражданской войны. Для приема документов привлекались специалисты из Академии наук – И. Никитинский, С. Богоявленский, И. Минц, С. Сутоцкий, но руководили всем этим и докладывали Сталину о содержании и дальнейшей судьбе архива высшие чины НКВД. Ряд документов надолго осел в его шкафах и сейфах. Например, в результате разбора «Русского заграничного архива» сотрудники НКВД обнаружили рукопись А.А. Брусилова, бывшего царского генерала, командующего Юго-Западным фронтом в Первой мировой войне, который осуществил знаменитый прорыв, вошедший в историю как «брусиловский». С 1920 года он служил в Красной Армии, был инспектором кавалерии РККА, состоял с 1924 года при РВС СССР для особо важных поручений. Рукопись «Мои воспоминания», завершенная в 1925 году во время лечения в Карловых Варах (в следующем году Брусилов умер), явно не предназначалась для публикации в СССР.

В записке, приложенной к рукописи, Брусилов пишет: «…ведь всем понятно, что в СССР я не мог бы ничего написать. Оставляю эти тетради на попечение дружественных людей за границей и прошу их не обнародовать вплоть до моей смерти… Если в Европе люди хотят спасти порядок, семью, отечество, – пусть поймут мою ошибку и не повторят ее. Наши политические партии спорили и ссорились, пока не погубили Россию!»

На этой записке лежит печать смятения патриота России, не сумевшего в свои 70 с лишним лет понять и принять революционный Октябрь. Для Сталина же эта записка стала еще одним «доказательством» его правоты в том, что касается недоверия к спецам.

Сталин мог все превратить в тайну. Даже переписные листы июля 1938 года, в которых указаны члены семей руководящей верхушки, принесли диктатору для рассмотрения. Сталин водил карандашом по спискам:

…Берия Нина Теймурадовна, грузинка, научный работник, сын Сергей, 14 лет.

Каганович Мария Марковна, дочь Майя и сын Юрий.

Ворошилова Екатерина Давыдовна.

Жемчужина Полина Семеновна, дочери Светлана Вячеславовна Молотова и Рита Ароновна Жемчужина.

Андреева – Дора Моисеевна Хазан, дочь Наталья Андреевна…

Красный карандаш Сталина ставил ему одному понятные галочки, «инвентаризировал» близких лиц из его окружения. Жирно подчеркнул фамилию собственного счетчика – Харитонов И.С. Секреты, тайны… Без них общество, которое он создавал, существовать не могло.

Вся жизнь Сталина окутана почти непроницаемой пеленой, похожей на саван. Он постоянно следил за всеми своими соратниками. Ни словом, ни делом тем ошибаться было нельзя. Стоило Н.А. Вознесенскому, способному на резкие и смелые суждения, где-то переступить невидимую грань дозволенного, как судьба его круто изменилась. Об этом соратники «вождя» хорошо знали. Берия регулярно докладывал о результатах наблюдений за окружением диктатора. Сталин, в свою очередь, следил за Берией, но эта информация не была столь полной. Содержание докладов было устным, а значит, и сверхтайным.

Сталин любил копаться в списках партийных, государственных, дипломатических, военных работников, оставляя нередко против отдельных фамилий одному ему понятные меты. Они могли означать избрание или неизбрание в ЦК, Верховный Совет, передвижение по вертикали или по горизонтали, а иногда и самое худшее. Причины, мотивы этих решений определялись, видимо, степенью личной преданности «вождю» и какими-то еще, только ему известными критериями.

Большим руководителям, находящимся на виду у множества людей, трудно беречь личные тайны. В демократическом обществе в этом нет нужды. Во времена Сталина государственной тайной особой важности были данные о составе семьи члена Политбюро, его привязанностях и вкусах, его отношении к тем или иным вопросам и проблемам. Таинственное в своей засекреченности и безликости руководство было призвано лишь создавать фон «окружения», «соратников», «единомышленников». В арсенале у Сталина и Берии всегда была наготове версия о возможном «заговоре», «покушении», «теракте». Сталин действительно боялся, смертельно боялся покушений. Он полагал, что в обществе могут (должны!) быть люди, подобные народовольцам, эсерам, которые делают особую ставку на террор. Сталин всю жизнь ждал покушения. А его не было… «Вождь» недооценил своих способностей заставить замолчать, притихнуть великий народ. Тех, кто знал, каким виделся социализм изначально, диктатор уничтожил, а молодые, новые поколения, благодаря сталинской демагогии, считали, что социализм и должен быть таким, каким его строил Сталин. Окружение знало об этом патологическом страхе «вождя» и патологически боялось навлечь на себя подозрения, которые могли стать роковыми. Эту «тайну» знали все соратники Сталина.