Двенадцать несогласных - Валерий Панюшкин

– Етить твою мать!

Ученый зверь повиновался, ушел в будку и продолжал оттуда с любовью наблюдать, как старик распрягал и проваживал по двору коня. Илья тем временем стоял на пороге, кроме своего рюкзака держа в руках еще и стариковы покупки, забрать которые из телеги велено было Илье кивком головы.

– Что стоишь? Заходи! – крикнул старик, кажется, раздраженный тем, что собака поняла команду с первого раза, а «студенту» все нужно повторять.

Дом у старика был большой, длинный, как корабль, потому что под одну крышу подведена была и жилая изба, и птичий подклет, и коровник, и конюшня. Илья вошел в холодные сени. Это была просторная комната, сложенная из толстых и потрескавшихся вдоль бревен. На стенах были развешаны веники, оцинкованные корыта, пара драных хомутов и великанский инструмент неизвестного Илье предназначения. Кроме входной двери в сенях дверей было еще четыре, так что молодой человек замялся, в которую входить. Ему потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться. Правая дверь, как выяснилось, вела вниз, в коровник. Оттуда шибало теплым запахом навоза, там громко дышала корова и беззаботно хрюкала свинья. Две двери напротив входа вели к кладовые. Первая кладовая содержала в основном сало. Вторая – неопознанные коробки, надо полагать, с крупой и макаронными изделиями «рожки».

В теплую жилую часть дома вела левая дверь, и, когда Илья открыл ее, стараясь не уронить покупки, на него пахнуло теплом, угаром и распаренной в печи гречневой кашей. Он стоял в теплых сенях на куче круглых ковриков, вязанных крючком из тряпичных лоскутков, и не знал, как без помощи рук снять заиндевевшие ботинки и куда положить кульки. Единственная в сенях лавка занята была двумя ведрами воды.

Из замешательства Илью вывела старуха, явившаяся из горницы на стук двери. На женщине была шерстяная юбка, вязаная кофта и ватная безрукавная душегрейка. А на ногах – обрезанные до щиколоток валенки, хотя в доме и было натоплено.

– Здравствуйте, – старуха немного поклонилась или просто подалась вперед, чтобы принять у Ильи из рук кульки.

– Здравствуйте, я отстал от автобуса… – начал было оправдывать Илья свое появление.

Но старуха не дослушала: развернулась и ушла в горницу.

– Проходи давай! – подтолкнул Илью старик, только что вошедший с мороза.

А старуха уж шла им навстречу с подойником в руке, отчего на мгновение все трое оказались одновременно в тесных теплых сенях и не могли разойтись. Вернувшегося мужа старуха никак не поцеловала, не обняла и даже, кажется, не кивнула ему. Впрочем, Илья не видел: он поспешил поскорее протиснуться мимо старухи в горницу, дабы не создавать затора и не получить от старика затрещины.

Посреди горницы царила беленая, но потрескавшаяся русская печка. Над входною дверью тянулись дощатые полати, выкрашенные голубой краской, но лет двадцать назад. Слева от печки была устроена небольшая кухонька: покрытый пластиком стол, сушка для посуды и несколько полок на стене. Кроме полок на стене висели еще фотографии мальчика и девочки. И пожелтевшая вырезка из газеты советских времен.

Позади печки была, если можно так выразиться, гостиная часть горницы. Красивые бревенчатые стены были там заклеены обоями, громоздился цветастый, заметно продавленный диван и стоял на шаткой тумбочке дешевый телевизор. Телевизор был включен, бормотал все время тихонечко. Но, насколько Илья мог судить за весь вечер и все следующее утро, старики не обращали на вечно включенный телевизор никакого внимания.

– Садись! – старик указал Илье на табуретку возле кухонного стола.

Надо полагать, старик промолчал всю дорогу не потому, что боялся мороза или холодного ветра: просто считал, что разговаривать нужно спокойно и обстоятельно, то есть сидя за столом. Он достал из шкафчика початую бутылку самогона, сообщил, что самогон калгановый, и был весьма доволен, когда непьющий Илья от спиртного отказался. Потом старик запустил пятерню в кадушку, стоявшую под столом, зацепил пригоршню грибов и плюхнул в миску. Налил себе рюмку, поставил на всякий случай рюмку и перед Ильей, но наливать ему не стал, исходя, видимо, из того северного соображения, что перед гостем можно поставить бутылку водки, но наливать гостю нельзя, ибо, не рассчитав силы, он может опьянеть, выйти на улицу, упасть и замерзнуть – а ты будешь виноват.

– Ну, – сказал старик, выпивая и закусывая грибом. – Откуда ты?

– Из Москвы.

– Из самой Москвы? – переспросил старик, как всегда переспрашивают в глубинке, неизвестно что имея в виду. – Как Москва?

– Да как? – Илья имел уже опыт общения с избирателями, но сейчас поддерживать разговор ему было трудно. – Вот выборы прошли.

– Какие выборы?

– В Государственную думу.

– На хрена?

Воротилась старуха, неся молоко. Она налила молоко Илье в кружку. Молоко было парное, теплое, не так, как бывает теплым молоко, если разогреть его на плите, а теплое живым и чуть тошнотворным теплом коровьего тела. Остатки молока старуха вылила в миску и навела в миске жидкое блинное тесто. Сняла кочергой с печи чугунную конфорку. Внизу под конфоркой полыхнул огонь. Поставила вместо конфорки чугунную сковороду и принялась быстро-быстро выпекать один за другим прозрачные, как зимнее солнце, блины.

– Вы ходили на выборы? – попытался Илья поддержать разговор.

– И-и, милый, – голос у впервые заговорившей старухи оказался нежный и тонкий. – Нам, чтобы на выборы, надо семьдесят километров ехать. Да мы и не знаем, за кого голосовать.

– Есть же разные партии. – Илья оживился, когда удалось повернуть разговор на близкую ему тему. – У них идет реклама по телевизору. Вы же смотрите телевизор.

– Смотрим, но партий не знаем. Там все больше про убийства показывают, а не про партии.

Старуха поставила перед Ильей миску с блинами, положила к блинам масла и гречневой каши. На маленьком блюдечке подала на стол сало. Заварила чай, в огромный чайник кинув крохотную щепотку чая. Подавая все это, старуха молчала, вероятно, не умея одновременно разговаривать и делать что-то. А подав, отошла к печке и села на табуретку, чтобы принимать участие в беседе, но не принимать участия в трапезе.

– Ну и какие есть партии? – подхватил тем временем старик.

– Разные, – отвечал Илья. – Коммунистическая, «Единая Россия», «Яблоко»…

Старик покачал головой, поцокал языком, как бы на вкус пытаясь распробовать партию с названием фрукта, и, помолчав немного, заключил:

– Не знаю.

– Как не знаете? – удивился Илья. – Ни одной партии не знаете?

– Ты ешь-то, не болтай, – улыбнулся старик, взял из миски блин, положил Илье на тарелку, плюхнул посеред блина гречневой каши, положил сверху масла и кусочек сала, завернул и повторил: – Кушай, не болтай.

Илья откусил блина. Эта простая пища показалась ему невероятно вкусной. Но еще невероятней казалось то, что старики, у которых в доме стоит телевизор, не знают ни одной политической партии.