В оковах страсти - Дагмар Тродлер

Что он для меня значит? Другая его рука, спокойно ожидая ответа, лежала на коленях. Взгляд мой остановился. И тут я почувствовала, будто эта рука, дотронувшись до моих метущихся мыслей, привела их в порядок и указала им путь. Что он для меня значит? Намного больше, чем я думаю.

— Несколько дней назад у меня были видения, — неожиданно сказал еврей. — Это началось, когда я высчитывал положение планет. И нашел Сатурн в восьмом доме — доме смерти. Но я также увидел Марс в союзе с Сатурном — а это несомненный знак, что предстоят времена борьбы и испытаний и что люди найдут смерть. И я был охвачен такой печалью, какой я никогда не знал. Было ощущение, будто на меня навалилась боль всего человечества, которое доставляет себе зло и само ничего не может с этим поделать.

Его костлявые руки судорожно сжались. По моей спине пробежали мурашки. Однажды его уже посещали видения, и через три месяца мать отдала Богу душу. Аббат-бенедиктинец обвинил его в колдовстве. Было ли то колдовством? Мне вспомнилась призрачная игра теней накануне. Смерть в образе скелета с косой…

— Что вы видели? — прошептала я.

Я уставилась в землю.

— Я видел много людей, и кровь стекала по их щекам. Светло-красная, она брызгала из всех отверстий, и я слышал крики умирающих…

— Боже, не оставь нас своею милостью! Это был наш замок?

Нафтали не слышал меня.

— На сердце у меня было так тяжело, и я молился Богу Яхве — тогда он поднял меня своими сильными руками в воздух. И я увидел: истребляют женщин, детей и стариков, как скот, на глазах их семей.

— Нафтали, Клеменс уничтожит всех нас? — Я дотронулась до его руки. Она была ледяной. — Вы слышите меня?

Он невольно покачал головой.

— Я видел языки пламени. Светлые и горячие, они опалили мое лицо, достигнув неба… и еще я наблюдал огненного дракона, ползущего по небесам, приносящего разруху, голод, жадно поглощающего все на своем пути… — Голос его звучал глухо.

Он прервал свое повествование. Ветер высоко поднял полы его кафтана, и в нос мне ударил запах смерти, пыльный, холодный и затхлый.

— Нафтали, ответьте же! Вы видели наш замок? Мы должны умереть? — В испуге я схватила его руку — Скажите мне это…

Когда он повернулся ко мне, казалось, что мысли его были где-то далеко и ему требовалось время, чтобы вернуться в действительность.

— Это… это были страшные картины, — вымолвил он наконец. — И я не знаю, где, в каком именно месте это происходило. Моя родина — твоя родина… или его родина… этого я не знаю.

Он замолчал. Я сжалась на скамье и недоверчиво посмотрела на него со стороны. Возможно, Фулко и прав — Нафтали могуществен…

— Я… я думаю, что мне следует отправиться на его поиски, может быть, смогу помочь, — вдруг услышала я свой голос.

Нафтали взглянул на меня, глаза его стали влажными, он погладил меня по щеке морщинистой рукой.

— Мои мысли — не ваши мысли, не ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Как и дождь и снег нисходят с неба и туда не возвращаются, но наполняют землю и делают ее способной рожать и произращать, давать семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест, — так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, — оно не возвращается ко мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его. Так говорит Господь. — Нафтали улыбнулся. — Иди вслед за своей судьбой, дитя. Пока ты жива, тот, кого ищешь, не умрет. Всевышний вознаградит тебя за это. — Палец его осторожно коснулся креста, украшенного драгоценным камнем, который висел на моей шее. — Придет время, когда он опять будет носить это…

Когда полная луна осветила замок и затихли вечерние шорохи, я пробралась к боковым воротам у сада, где Нафтали назначил мне встречу. Мне удалось незаметно надеть охотничий наряд. На моем поясе болтался мешочек с монетами. Я еще пребывала в состоянии растерянности от нашего разговора. Кошмары видений потрясли меня, страх терзал мою плоть. Куда заведет меня судьба? Что знал Нафтали и не сказал мне? Да поможет мне Господь, не совершаю ли я чудовищную глупость?

У стены замка стояла лошадь и в нетерпении била копытом. Ворота уже были открыты. Герман, второй слуга лекаря, ждал с наружной стороны, держа за поводья лошадь. Из тени на свет луны вышел Нафтали.

— Этих лошадей дал мне Габриэль, лучник. Если спросят, он будет молчать. Он очень предан тебе.

Я провела рукой по мягкому, как шелк, носу рыжей лошади, которой мой отец наградил Габриэля за верную службу.

— Ну, скачи. Герман поедет с тобой, я же буду молиться, и Господь Бог не оставить вас своей милостью.

— Но…

— Твоя решительность понравилась мне, Элеонора. Ты достаточно сильна, чтобы вынести все, я знаю это. Да поможет вам Бог. — Он поцеловал меня, нарисовал на лбу несколько букв и заботливо накинул на голову капюшон. — Atah Gibor le-Olam’[8]… Atah Gibor le-Olam’… — все время бормотал он, пока Герман помогал мне сесть в седло. — Atah Gibor le-Olam’…

Приняла ли я решение, как утверждал Нафтали? Я не была в этом уверена. Глубоко внутри таилось чувство неловкости, эхо беды, которое породили видения лекаря, неясное и тяжелое… Куда приведет путь, выбранный мною? В своих мыслях я напрасно искала Бога.

Когда мы достаточно отъехали от замка, Герман зажег факел — теперь он освещал нам путь. То, что мы задумали, было небезопасным: банды воров использовали хаос, воцарившийся в окрестностях замка, в своих преступных целях. Многие не осмеливались без усиленного сопровождения появляться на улицах. В нашем графстве благодаря неумолимой жестокости отца одно было непоколебимо: он без промедления вздергивал на ближайшем дереве любого разбойника с большой дороги. Да и его рыцари, которых он рассылал по всей стране, не отличались чопорностью…

Герман, не жалея сил, искал большую дорогу в Трир. Он родился в одной из окрестных деревень Трира и хорошо ориентировался здесь. Три года назад, после эпидемии лихорадки, Нафтали с разрешения отца взял его к себе; он жил у лекаря, но никто точно не знал, в чем заключалось его услужение старику. Часто его видели выходящим с мешочком в руках из леса, и тогда мне казалось, что, возможно, он занимается сбором лечебных трав. Я сама лишь изредка перебрасывалась с ним двумя-тремя словами, да и сейчас не собиралась с ним разговаривать. Это было неслыханной дерзостью, граничащей с неприличием, — в обществе деревенского парня ночью на лошадях скакать по лесу. Такого рода размышления я должна была бы оставить еще у ворот замка. Я молча скакала вслед за ним и думала о том, кого ищу.

— Госпожа, вряд ли вам стоило из-за какого-то слуги пускаться в столь тяжкое путешествие, — оторвал меня от моих мыслей Герман. — Может быть, нам лучше вернуться? Пока мы еще не покинули окрестности Зассенберга.

Опасность… Нафтали не говорил мне об опасности. Я увидела перед собой его спокойное бледное лицо и покачала головой. На меня снизошло какое-то необыкновенное, особенное спокойствие; страх перед неизвестностью, который я чувствовала с самого начала, исчез. Несколько раз мы останавливались, чтобы дать лошадям отдышаться. Герман еще несколько раз пытался убедить меня вернуться домой, но в конце концов сдался, оставив меня в покое.