Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер

осуждены за военные преступления. Как будто чувствуя несостоятельность своего обращения к международному праву, Морген прибег к запасному аргументу, основанному на субъективности восприятия палачей. И в ответ на прямой вопрос об ответных мерах он косвенным образом оправдывал их ввиду зверств, за которые мстили палачи. Таким образом Морген разъяснил, как ответные убийства могли быть связаны с моральными качествами и как они могли считаться законными, с точки зрения понимания Моргеном уголовной ответственности, в основе которой лежат намерения преступника и его личность.

На том же суде Морген рассказал, как стал свидетелем публичной казни в Бухенвальде под началом Пистера[307]. Поскольку Морген высказывал опасения, что Пистер продолжит совершать нелегальные экзекуции в стиле Коха, Моргену предложили посетить эту казнь и проверить ее законность. Осужденными, по свидетельству Моргена, были рабочие из Восточной Европы, виновные в тяжких преступлениях и приговоренные к смерти Генрихом Мюллером, начальником гестапо.

Прокурор спросил Моргена, были ли законными такие приговоры. Морген ответил, что они выносились на основании Декрета о наказании евреев и поляков. Этот декрет, изданный в 1942 г., предусматривал смертную казнь за малейшее правонарушение, совершенное евреями и поляками на восточных территориях[308]. Затем Морген объединил этот декрет с другой правовой новеллой, по которой дела против евреев, цыган, поляков и русских изымались из юрисдикции судов и передавались в гестапо. Он объяснил, что ввоз восточных рабочих в генерал-губернаторство вызвал резкий рост тяжких преступлений, за совершение которых теперь предусматривалась смертная казнь. В результате количество возбужденных дел превысило возможности судов, и поэтому их передали под юрисдикцию шефа гестапо. Однако, вопреки показаниям Моргена, эта передача полномочий состоялась не по Декрету о наказании евреев и поляков, а по личному соглашению между Гиммлером и министром юстиции Отто Георгом Тираком. Передачу гестапо полномочий по защите от «нежелательных рас» Тирак оправдывал тем, «что органы правосудия в наименьшей степени окажут содействие уничтожению этих народов»[309]. Таким образом, когда Морген заявлял, что казни свидетелей в Бухенвальде были законными, согласно публичному декрету, он был прав лишь наполовину[310]. Суть приговоров соответствовала этому декрету, но судебное производство по ним совершалось в соответствии со специальными, расово мотивированными правилами.

Затем выступил адвокат Пистера. Он попытался зафиксировать то обстоятельство, что казни, свидетелем которых стал Морген, были законными в обоих смыслах. Вот их диалог[311].

В: Каким образом приказ поступил в Бухенвальд?

О: В письменном виде.

В: Был ли, по вашему мнению, такой письменный приказ о казни [sic] законным, согласно германскому законодательству?

О: Технически да.

В: Что вы подразумеваете под этим «технически да»?

О: То, что это было технически правильным, не означает, что это было справедливым. […] Точно так же суд может ошибиться в своем приговоре, полиция может принять ошибочное решение, но приговоры, основанные на ошибке, остаются законными приговорами, и независимо от того, были эти приговоры справедливы или нет, они продолжали быть законными.

Позднее Морген пытался внести уточнения в эти показания. «Ни от чего я не был так далек, как от защиты этого правопорядка, — заявил он. — Своим утверждением я всего лишь пытался указать на то, что у этих декретов была юридическая основа и что исполнители этих приказов из гестапо могли быть убеждены в том, что совершали правомерное действие»[312].

В связи с послевоенными свидетельскими показаниями к Моргену часто обращались с просьбой объяснить, что в нацистском государстве было законным, а что нет. Следователи и судьи часто приходили в ужас от ответов Моргена, когда он утверждал, что убийство было законным, поскольку совершить его приказали сверху. А себя Морген позиционировал как судью, который дал присягу применять тот закон, какой существовал на тот момент. Он настаивал на том, что убийство по отданному свыше приказу — даже массовое убийство, если его приказали совершить, — было в Третьем рейхе законным «в соответствии с национал-социалистическим правом»[313], единственным действовавшим в то время.

Тем не менее, апеллируя к закону в том виде, в каком Морген его застал, сам он придерживался того голого правового позитивизма, который нацистские юристы отвергли, заменив теорией, позволявшей судьям преступать писаные законы, чтобы защищать национальное сообщество и выражать его мораль. Такая концепция уголовного права, особенно при ее расширении путем использования аналогии, в принципе могла приводить к любым морально предосудительным убийствам, попадавшим в поле зрения Моргена, были они технически законными или нет. Когда Морген объясняет в терминологии позитивизма свое бездействие, он, похоже, не придерживается концепции права, которую сам же проповедовал.

12. «Окончательное решение еврейского вопроса»: противоречивые истории

Из свидетельских показаний Моргена, данных в 1964 г., мы уже знаем, как он вышел на Освенцим. Таможенные инспекторы обнаружили слитки золота, которые были отправлены из Освенцима частному лицу, и заподозрили, что за этим стоит преступная деятельность[314]. То, что в концентрационных лагерях у мертвых вырывали золотые зубы и отправляли их в Рейхсбанк, не было секретом, но, насколько Морген знал, это касалось узников, умерших от естественных причин или в результате законных казней. Однако, увидев, какого размера были конфискованные слитки, он пришел к выводу, что на их изготовление должны были пойти коронки и пломбы, изъятые у 50 000–100 000 человек, и это могло быть результатом только массового убийства. Поэтому Морген отправился в Освенцим — «этот малоизвестный Освенцим, который я с трудом нашел на карте», — где увидел газовые камеры и крематории.

Согласно этому рассказу, Морген ничего не знал об Освенциме, пока туда не приехал. Но на допросе 1946 г. он сообщал, что сначала послал в лагерь следственную комиссию и только после этого отправился туда сам[315]. Таким образом, представление, которое складывается на основе его показаний 1964 г. о том, как он нашел Освенцим на карте и затем прибыл на станцию, еще не подозревая, куда именно попал, не может быть верным. Морген знал об Освенциме до того, как сошел с поезда[316].

Эта хронология может помочь объяснить несоответствия в показаниях Моргена во Франкфурте. Прежде всего Морген сообщил, что, начав свою экскурсию с платформы в Биркенау, он «спросил своего проводника, как это все происходит». Но что значит «это»? Как Морген мог знать, что «это» было «началом конца», прежде чем он увидел газовые камеры? Возможно, такое несоответствие объясняется тем, что он уже знал о них, когда приехал.

Во Франкфурте Морген рассказывал, что после ознакомления с газовыми камерами и крематориями в Биркенау он посетил караульное помещение. «И