Первая степень - Дэвид Розенфелт

* * *

По виду Николь не скажешь, каково ей было в последний год. Тяжелое ранение – в нее попала пуля, предназначенная мне. Ее отец, сенатор Соединенных Штатов, был обвинен в множественном убийстве. Наконец, она прошла через процедуру развода. И это при том, что ранее с ней не случалось ничего неприятнее случая, когда ей не достались билеты в первый класс на самолет в Париж.

Выглядела она роскошно, прекрасный загар – может, ее отец отбывал наказание в государственной тюрьме Оаху и она постоянно там бывала.

Николь слегка приобняла меня, приветствуя, и мы направились к нашему столику. Слава Богу, она, кажется, поняла, что весь лимит незначащей болтовни мы исчерпали вчера вечером, потому что сразу перешла к делу.

– У отца обнаружили рак, – сказала она.

– Мне очень жаль, – ответил я.

Она кивнула.

– Спасибо, но вот он чуть ли не рад. Думаю, он предпочел бы тяжелый сердечный приступ – это быстрее.

Сидеть в тюрьме для Филиппа такой позор, что он предпочел бы смерть, вот что сообщила Николь. За рамками разговора остался тот факт, что в тюрьме он оказался благодаря мне. Так что сохранить после развода дружеские отношения мы и не пытались.

Николь спрашивала меня об иске Уилли Миллера против Виктора Маркхэма и ее отца. После смерти отца половина суммы, которую выиграет Уилли, будет выплачена из ее наследства. Какой бы эта сумма ни оказалась.

– Я просто в панике, Энди. Боюсь потерять все.

– Николь, – сказал я, – давай не будем трогать эту тему.

Так уж все сложилось в этом деле, что обсуждать что-либо с Николь было бы и неэтично и бессмысленно, – адвокат не может учитывать интересы бывшей жены в ущерб своему клиенту.

– Я и так уже много потеряла.

Филипп богат, и очень богат – настолько, что даже самый щедрый вердикт присяжных по делу Уилли, какой только можно себе представить, оставит ей не менее двухсот миллионов долларов. Я не стал напоминать ей об этом, Николь прекрасно разбиралась в делах. Но паника была сильнее рассудка.

Ее мольба поставила меня перед необычной этической дилеммой. Речь не шла о том, чтобы отстаивать интересы Уилли с меньшим упорством. Но после нашего разговора у меня появилось тактическое преимущество. Знать, что противник так напуган, – значит знать, сколько из него можно выжать. Могу ли я забыть об этом? Должен ли отказаться от использования этого преимущества в суде?

– Николь, ты затрудняешь наши переговоры.

– Переговоры? – обиделась она. – Вот как ты на это смотришь. После стольких лет, Энди, мы всего лишь ведем переговоры?

– Николь, обратись ко мне через своего адвоката. И мой тебе совет, скажи ему то, что сказала мне. Он должен располагать этой информацией.

Она отрицательно покачала головой.

– Энди…

Но я перебил ее:

– Мне очень жаль, но разговор окончен. Одному из нас пора уходить. Ты предпочтешь, чтобы ушел я или ты?

Она больше не произнесла ни слова, просто поднялась и вышла. Я подождал пять минут, а затем последовал ее примеру.

То, что мой клиент пребывает в моем доме, упрощало многие проблемы, я все больше убеждался в этом. Обычно по дороге домой стараешься выбросить работу из головы и переключиться на домашние дела. Тут же такой конфликт рабочих и домашних интересов не возникал – Лори и была моей личной жизнью.

По дороге домой у меня была возможность сосредоточиться на деле. Вообще мой логический подход (а я отношусь к каждому делу как к соревнованию по разгадыванию головоломок, с выстраиванием стратегии, и в первую очередь с поиском внутренней логики) соответствует этому случаю лучше, чем какому-либо другому. Я всегда рассматриваю каждую деталь, каждый кусочек мозаики, как будто она создана в соответствии с планом (в данном случае и впрямь имелся тщательно продуманный план). В моем представлении не может быть места для совпадения или случайности. Каждый факт, вне зависимости от того, насколько косвенным и незначительным он кажется на первый взгляд, должен быть уложен в общую мозаику дела и всесторонне изучен. Разумеется, после анализа многое на самом деле оказывается случайностью и (или) незначительной информацией, которой можно было пренебречь, но это в любом случае помогает мне как следует обмозговать дело.

Например, первым подозреваемым, которого нашла полиция, был Гарсия. Я согласен с Кевином, это была просто пешка, которую пустили в ход, чтобы Лори выглядела виновной, а чтобы впутать меня в его защиту и Лори – в расследование, был послан Стайнз. Но чтобы это сработало, должны были быть улики и против Гарсии. Если бы у него было надежное алиби, скажем, вечеринка или ресторан с кучей друзей в предположительное время смерти Дорси, ему бы не предъявили это обвинение, а я бы не вызвался его защищать. Дорси должен был точно знать, где будет Гарсия: нельзя было полагаться на волю случая.

Поскольку во время убийства Гарсия расплачивался с людьми Петроне, мне следовало предположить, что Петроне или его приспешники тоже участники заговора. Гарсия сказал, что обычно к нему приезжали и он расплачивался на месте, но в тот вечер он был вызван к ним. Я уверен, не всплыви эта запись из супермаркета, нашелся бы еще какой-нибудь факт, снимающий подозрения с Гарсии, чтобы не осталось других подозреваемых, кроме Лори.

Из этого следует логический вывод, что Дорси и Петроне – или люди, работающие на Петроне, – действовали вместе. Но зачем? Какую выгоду преследовал Дорси – очевидно. Ему удалось благополучно скрыться и в то же время отомстить Лори. Но что с этого имел Петроне? Были ли у него причины ненавидеть Лори? Какова могла быть его выгода от успешного исчезновения Дорси?

Каждое дело – это ряд вопросов и ответов. В начале дела вопросов гораздо больше, а ответы попадаются очень редко. Но по мере того, как дело двигается, ответы находятся, а вопросов становится все меньше. В конце концов, я сложу все кусочки мозаики и выиграю игру. И главным призом мне будет то, что Лори не придется провести остаток жизни в тюрьме.

Доехав до дома, я обнаружил, что контингент расквартированной возле него прессы существенно расширился. Появились как минимум еще две машины телеаппаратуры, и они мешали мне въехать на мое место парковки. Я продолжал попытки, пока они не отогнали машины. Если бы я сдался и оставил машину на улице, мое место захватили бы до конца судебного разбирательства.

Стоило мне выйти из машины, как репортеры налетели, словно рой пчел, и принялись хором спрашивать: правда ли, что Лори утверждает, будто Дорси на самом деле жив и звонил ей на мобильный телефон? Я отказался что-либо комментировать и с некоторым трудом пробился сквозь эту орду к дому.

В гостиной Лори, Кевин и Эдна смотрели телевизор. Немногие дневные выпуски новостей упражнялись в остротах по поводу заявления Лори о том, что она говорила с Дорси. Несмотря на всю серьезность ситуации, насмешки уже начались. Заметив, что результаты теста на ДНК подтвердили, что обугленное и обезглавленное тело принадлежало Дорси, один паяц-телеведущий изобразил обиду и сказал: «А я думал, что мы единственные „говорящие головы“ в штате».