Котовский - Борис Соколов

— Конкретно, — проговорил Федоров, — что вы хотите?

— Свободы! Свободы! — вскрикнул Котовский, зазвенев кандалами. — Но свободы, которую я бы принял не как подарок, а как вексель, по которому надо платить. Мне тюрьма теперь страшнее смерти…

Котовский, задумавшись, помолчал. Потом заговорил как бы сам с собой:

— Я знаю свою силу и влияние на массы. Это не хвастовство, это знаете и вы. Доказательств сколько угодно. Я прошу послать меня на фронт, где благодаря гнусному приказу № 1 делается сейчас черт знает что! Пусть отправят меня на Румынский фронт, меня все там знают, за меня встанет народ, солдаты. И вся эта сволочь, проповедующая бегство с фронта, будет мной сломлена. Если меня убьют, буду счастлив умереть за родину, оказавшую мне доверие. А не убьют, так все узнают, как умеет сражаться Григорий Котовский.

Котовский говорил без рисовки, со спокойной твердостью.

— Нет, теперь умирать я не хочу. И верю, что не умру. Если смерть меня так необычайно пощадила, когда я уже был приговорен к казни и ждал ее, то тут есть какой-то смысл (эта фраза доказывает, что разговор Котовского с Федоровым происходил уже после того, как смертная казнь была заменена Котовскому вечной каторгой, но Гуль не обратил на это внимание. — Б. С.). Кто-то, судьба иль Бог, — улыбнулся он, — но оказали мне доверие, и я его оправдаю. Теперь только пусть окажет мне еще доверие родина, в лице тех, кто сейчас временно ее представляют, — и не возвышая голоса, он вдруг добавил: — Мне хочется жить!

И с такой внутренней силой, которая почувствовалась в мускулах, в оживших темных, тяжелых глазах.

— Жить! Чтоб поверить в людей, в светлое будущее родины, которую я люблю, в ее творческую духовную мощь, которая даст новые формы жизни, а не законы, и новые отношения, а не правила».

А. М. Федоров действительно был активным противником смертной казни и боролся за ее отмену в России. Но в марте 1917 года, встречаясь с Котовским, Александр Митрофанович уже прекрасно знал, что смертная казнь ему не грозит. И в своей статье «Сорок дней приговоренного к смерти», опубликованной в «Маленьком Одесском листке» 19 марта 1917 года (на нее Гуль тоже ссылается), Федоров передавал переживания Котовского в камере смертников, чтобы убедить общественность в необходимости отказаться от смертной казни. Хлопотал же он о том, чтобы выпустить Котовского на свободу как человека, не представляющего никакой общественной опасности.

За Котовского вступились заводские коллективы, общественные организации. Они ходатайствовали перед комиссарами Временного правительства и перед Одесским советом об освобождении героя. Под давлением масс было дано указание судебным органам пересмотреть приговор. Решение: вместо пожизненного заключения — 12 лет каторги с запрещением заниматься общественно-политической деятельностью. Тогда Котовский обратился к министру юстиции с просьбой о помиловании. Эту просьбу начальник штаба округа генерал Н. А. Маркс сопроводил резолюцией: «Горячо верю в искренность просителя и прошу об исполнении его просьбы». Керенский вернул прошение в Одессу «на усмотрение местных властей». На сей раз вмешался Румчерод (Исполнительный комитет советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области), и Одесский военно-окружной суд принял следующее решение: «Подсудимого Григория Котовского… если по состоянию здоровья он окажется годным к военной службе, условно освободить от наказания и передать его в ведение военных властей». Это произошло 5 мая 1917 года. Вместе с Котовским был освобожден еще 41 уголовник.

Разумеется, при тех порядках, которые царили после революции в одесской тюрьме, Котовский легко мог сбежать и при желании возглавить новую шайку в Бессарабии. Благо полиция практически перестала существовать. Но теперь, когда свершилась революция, «атаман Ада» почувствовал себя общественным деятелем, чье имя упоминается на первых страницах газет. Ему больше не хотелось быть атаманом шайки, пусть даже самой знаменитой на всем юге России. Григорий Иванович верил, что впереди его ждут великие дела и что он может сыграть не последнюю роль в большой политике.

На фронт Котовский не торопился. Только 4 августа 1917 года в газете «Бессарабская жизнь» появилась краткая заметка: «Отъезд Котовского на фронт», где сообщалось, что «вчера вечером отправился добровольцем-разведчиком на фронт Григорий Котовский». Он поступил в команду пеших разведчиков 136-го Таганрогского пехотного полка, входившего во 2-ю бригаду 34-й пехотной дивизии 7-го армейского корпуса 6-й армии.

Вероятно, вскоре после поступления на военную службу Котовский впервые встретился со знаменитым артистом Леонидом Утесовым (Лазарем Вайсбейном). Леонид Осипович так описал эту встречу в Ришельевском театре: «Как-то раз после спектакля ко мне за кулисы пришел незнакомый человек богатырского сложения. На нем были синие брюки галифе, высокие сапоги и куртка, плотно облегавшая могучий торс. Он подошел ко мне твердым военным шагом.

— Разрешите поблагодарить вас за удовольствие, — сказал он и крепко пожал мою руку, — это все. Еще раз спасибо! — повторил он и направился к выходу.

— Простите, кто вы?

— Я Григорий Котовский.

Я онемел. Легендарный герой! Гроза бессарабских помещиков и жандармов! Как и все одесситы, я с юных лет восхищался им. И вдруг он сам пришел ко мне! Я ему понравился!

Мы вышли из театра вместе. С тех пор почти полтора месяца он часто приходил в театр и просиживал у меня в артистической до конца спектакля.

Он смеялся моим шуткам и рассказывал эпизоды из своей поистине романтической жизни.

В нем чувствовалась огромная физическая сила, воля, энергия, и в то же время он казался мне человеком беспредельной доброты. А те суровые и подчас жестокие поступки, которые приходилось ему совершать, были необходимостью, единственным выходом из положения. Даже в рассказах, — представляю, как это было „в деле“, — в нем вскипала ненависть к врагам. Резкий контраст богатства и бедности возмущал его романтическую душу. Чем-то он напоминал мне Дубровского, что-то родственное было у них в сознании и стиле поступков, хотя внешне пушкинский герой представлялся мне совсем иным».

Замечу, что в рассказах о своем дореволюционном прошлом Котовский представал значительно более жестоким, чем это было в действительности.

Владимир Шмерлинг утверждал: «Котовский прибыл на один из участков Румынского фронта, в 136 пехотный полк, и был назначен рядовым в полковую конную (на самом деле — пешую. — Б. С.) разведку. Он отличился в первых же боях с германскими и австрийскими войсками. Его наградили орденом Георгия 4 степени, присвоили первый офицерский чин и назначили начальником конной разведки, в которую он еще так недавно вступил рядовым». Другие биографы писали об унтер-офицерском чине и солдатском «Георгии» 4-й степени. Но ни одна из этих версий не соответствует действительности. В документах 136-го полка сохранились приказы о награждении солдат георгиевскими крестами и георгиевскими медалями вплоть до начала 1918 года. Фамилии Котовского там нет.