Моя дорогая - Татьяна Тронина

Запах? Чистое наслаждение! Дышать Филиппом, жить им, постоянно утыкаться в него лицом – в его тело, лежать щекой на его плече, целовать его лицо.

Ольга опять зарыдала, но на этот раз стараясь, чтобы ни звука не вырвалось из ее груди, чтобы Надя не услышала ее плача. Надя тогда, наверное, подумает: о, вот Оля из-за Георгия плачет, несчастненькая. А на самом деле Ольга плачет из-за того, что влюбилась в Филиппа. Что он, этот чудесный мужчина, достался не ей, а Наде.

А ведь был момент, когда все могло пойти иначе. В тот день к домофону могла подойти Ольга, первой позвать его к себе. Они бы улыбались друг другу, шутили. Потом Ольга не отпустила бы Филиппа к Наде одного, а пошла бы с ним вместе (а что такого?), и Филипп не стал бы обращать внимания на подругу, когда с него снимали мерки, все время оборачивался бы на нее, на Ольгу.

Ну почему она была столь глупа, что позволила счастью выскользнуть из рук?

На следующее утро Ольга и Надя встретились на кухне.

– Ты как? – осторожно спросила Надя. – Можешь говорить?

– Да.

– А хочешь? Если нет, то я…

– Ай, перестань! – Ольга нашла в себе силы улыбнуться. – Какая-то дурь на меня нашла, наваждение. Вот приспичило узнать, как там Гоша с Варенькой на самом деле поживают. А они прекрасно все живут, счастливая семейка!

Надя, верно, хотела сказать что-то из серии «Я же говорила тебе!», но не стала этого делать, только вздохнула, махнула безнадежно рукой.

– Филипп твой молодец, конечно, – пылко произнесла Ольга.

– Он сам, я не собиралась… Позвонил мне, когда я с тобой говорила, я ему о тебе, а он сразу все понял.

– Ты с ним уже все это обсудила?

– Когда?.. Сегодня он на дежурстве. Да что тут обсуждать? Это счастье, что с тобой все обошлось.

– Ты его любишь? Филиппа? – вдруг спросила Ольга.

Надя отреагировала на этот вопрос как-то странно: засмеялась, пожала плечами.

– А замуж за него вышла бы? – настаивала Ольга.

– Оля! Ты что? Мы же с ним всего ничего знакомы… Я даже и не думала об этом! Ты сама сколько раз говорила, что надо сначала узнать человека, рассудить, взвесить все за и против…

«Ну и дура!» – с тоской подумала Ольга. Она бы вышла замуж за Филиппа, даже не думая.

Надя болтала что-то успокаивающее и готовила завтрак, а Ольга наблюдала за подругой со стороны, словно в первый раз увидела. В сущности, ничего такого особенного в Наде нет. Да, хорошенькая, но и только. Ум, хозяйственность? Тоже все по средним показателям. Пожалуй, как жена Надя ничего не будет из себя представлять.

Если Филипп всерьез задумается о браке, то, наверное, он поймет, что Ольга окажется более приспособленной к семейной жизни.

* * *

Все было иначе. Привычный мир вокруг оказался новым, только что созданным. Другим.

Вот взять, например, отца.

Когда-то, очень давно, Филипп искал его любви, все ждал, когда Петр Васильевич обратит на него внимание, поймет, что у него есть сын, в общем-то хороший парень…

Но не вышло. Петру Васильевичу никто не был нужен. Петр Васильевич любил только себя. Он даже Лору не любил. Хотя, может, и любил, но, скорее, любил свою любовь к этой девушке, такой юной и прекрасной. Ему льстило, что она выбрала не желторотого юнца Филиппа, а его отца.

Поэтому зачем рвать сердце, переживать: ах, папа меня не любил? Надо понимать: папа – такой как есть и глупо от него ждать того, что он не в состоянии дать. И папа вовсе не подлец, не скотина, папа – обычный эгоист, думающий лишь о себе. Требовать от него чего-то, да хоть тех же квадратных метров, с которых он изгнал родного сына? Бесполезно. Вытрясти деньги? Да нет у Петра Васильевича денег, у него нет ничего своего. Требовать у отца – это требовать у тех людей, которые содержали папеньку в данный момент.

Спасибо, что в жизни Филиппа была его мачеха, Марина Яковлевна. По сути, вторая мама. Она под конец отдала Филиппу то, чем не захотел делиться с ним отец. Во всех смыслах.

Филипп был ей благодарен, и он до сих пор возвращал мачехе свой долг. Как? Ну элементарно: служа другим людям.

Но бросить отца, отказаться от него, перестать ему помогать Филипп тоже не мог. Просто потому, что сам не хотел превращаться в человека, подобного Петру Васильевичу. Да и карма – дело такое…

Филипп последние годы жил, как робот. По принципу «Делай, что должно, и будь, что будет». И лишь в последнее время, с появлением в его жизни Нади, он изменился. Как-то все проще стало, легче. Появилась любовь – появился и смысл.

…Эта смена с самого начала не задалась. Приехали на вызов, а больной – дед восьмидесяти пяти лет – умер. Скорее всего, от инсульта. Лежал себе тихонько, с успокоенным лицом. По коридору, сложив руки на груди, вышагивала его дочь, дама уже в возрасте, интеллигентного вида.

Филипп с Усольцевой вышли к ней, сообщили: так и так, мол… А дама вдруг принялась смеяться. Ходила и смеялась. Усольцева отозвала Филиппа в сторону:

– Слышь, Филя, она сумасшедшая, похоже. Может быть, психиатрическую бригаду ей вызвать?

– Она не сумасшедшая, – подумав, возразил Филипп. – Это у нее защитная реакция такая. Психика отказывается признавать смерть отца.

– И что нам с ней делать?

– Вколи ей ципралекс. Пусть поспит немного. Она, видимо, все последние ночи от отца не отходила.

Даме вкололи лекарство, она успокоилась удивительно быстро. Смотрела на медиков грустными, усталыми глазами.

Далее – вызов к наркоману. Парень лежал в подъезде, соседи обратились в «Скорую». Необходимо было сделать укол этому парню, уже находившемуся в коме, синему от передоза. Вен не нашли, тогда Филипп сделал ему укол в язык. Парень очнулся, принялся вяло ругаться: ироды, весь кайф сбили…

Затем пошли несерьезные вызовы, которые Усольцева называла «понос и дисбактериоз». Потом несколько вызовов к пожилым, у которых скакнуло давление. Ничего, нормализовали его у всех страждущих.

И под конец – опять вызов к умирающему. Молодой мужчина. Он родился инвалидом, являлся, по сути, вечным младенцем. Но мать не отказалась от сына, все эти годы ухаживала за ним. Парень ушел из жизни от субтотальной пневмонии, у него были критическое давление, токсический шок. Несмотря на все усилия Филиппа и Усольцевой, парень стремительно покинул этот мир.

Мать сидела рядом, печальная и растерянная.

– Все. Простите, ничего нельзя было сделать, – вздохнула Усольцева.

– Да, и как мне теперь жить?

– Теперь? Для себя. Ради его памяти, – Филипп кивнул на умершего. Потом добавил: – А вы героиня. Вы совершили подвиг. – Подумал и еще добавил: – Вы все сделали правильно.

Женщина вздрогнула, посмотрела на Филиппа странным, каким-то ускользающим взглядом.