Стон земли - Сергей Самаров

Неожиданно Гортан открыл глаза и испуганно осмотрелся.

– Что вы, уроды, мне всадили в вену? Сразу полностью вырубился… Выспаться я и в камере могу. Что со мной делали?

– Память он потерял. Ах да, у него же амнезия… Так вот, ты не вырубался. Ты разговаривал с нами, причем очень много и быстро говорил, хотя и вполне членораздельно. На все наши вопросы, что бы мы ни спрашивали, в подробностях отвечал, и всех, с кем работал, заложил. Так что придется тебе и дальше рассказывать, если не хочешь, чтобы мы всем, на кого ты дал показания, дали посмотреть запись. – И майор Лохматый положил для убедительности ладонь на камеру.

– Что мне вкололи?! – возмутился Гортан.

– Скополамин.

– Что за хрень такая?

– Его иногда называют «сывороткой правды», – лениво объяснил Лаврушкин, закрывая свой чемоданчик. – Не слышал про такой препарат?

– Слышал когда-то. Еще при советской власти слышал. Тогда КГБ эту хренотень колол, теперь ФСБ колет. И никакой между вами разницы нет.

– Ты прав, – с удовольствием согласился майор. – Я вот лично начинал служить еще в КГБ, и даже слегка горжусь этим. Для меня смена названия никакого значения не имеет, мы все остались такими же. Школу не спрячешь, а школа у КГБ была качественная…

– Да и хрен с вами со всеми! Только меня на пушку брать не надо. Ничего я сказать не мог, ни на кого показаний не давал.

– Запись в компьютере сохранилась.

– Покажи…

Старший лейтенант Супротивников развернул монитор на сто восемьдесят градусов и с удовольствием защелкал компьютерной мышью, запуская только что записанный видеосюжет…

За окном не на шутку разбушевалась метель.

– Паршиво сейчас тем, кто в море, – заметил майор Лохматый.

– Но пить за них я не собираюсь, – парировал старший лейтенант Супротивников.

Гортан, кажется, офицеров не слышал, он внимательно и сосредоточенно смотрел на монитор и выглядел весьма мрачным. Даже взглядом не проводил уходящего «виновника торжества» фельдшера Игоря Леонидовича Лаврушкина и не слышал, кажется, как майор Лохматый благодарил того за большущую помощь в расследовании этого особо важного дела. В себя он пришел только тогда, когда в дверь громко забарабанили.

– Что там такое? – возмущенно спросил майор Лохматый.

Дверь открылась, и вошел один из недавних конвоиров.

– Что? – повторил Лохматый.

– Капитан Лончаков оказался прав, – шагнув вперед, тихо произнес конвоир. – Задержанный Волошин Владимир Максимович умер в своей камере. Что с ним делать? Отправлять на вскрытие?

– Отправляй. Лончакова предупреди, чтобы готов был на вопросы УСБ ответить. Пусть с нами все согласует, мы прикроем.

Едва конвоир вышел, как раздался звонок «красного» телефона, не имеющего диска для набора номера. Звонил начальник управления полковник Ахмадеев.

– Майор Лохматый, слушаю вас, товарищ полковник.

– Здравствуй, Николай Петрович. Что у тебя с расследованием по убийству инкассаторов и по похищению золота?

– Большие сдвиги, товарищ полковник. В принципе убийцы задержаны, и мы уже можем планировать задержание остальных участников и возвращение золота. Только возвращать его придется, думаю, государству, поскольку похищение и убийство организовано при участии владельца прииска. Как только метель закончится, мы со старшим лейтенантом Супротивниковым планируем вылететь в Находку для завершения операции.

– Вот-вот. Мне сейчас из Москвы звонили. От них вылетает к нам подполковник Ткачук из антитеррористического управления «Альфа». Ты в их епархию забрался. Пока требование Москвы категорично – никого не трогать. Если исполнителей задержали, ладно. Ингуши?

– Нет. Русские.

– Ладно. Но больше никого не трогать.

– Понял, товарищ полковник, – скривил лицо майор Лохматый.

Когда комбат сказал, что пришел по делу, отцу Георгию захотелось вдруг вытянуться по стойке «смирно», и стоило большого труда просто повернуть голову в его сторону.

Дверь за младшим сержантом контрактной службы закрылась аккуратно, плотно и без стука, и, прислушиваясь к удаляющимся шагам, комбат заговорил:

– У нас день сегодня… Обычный, впрочем. Это мы что-то в последнее время расслабились и избаловались. А так – обычный. Тем не менее третий вызов – третий выезд. Отправляю два взвода из второй роты. Только что с командиром роты по телефону говорил. И что он мне, представляешь, сообщает? Они уже знают, что ты приехал, знают, что две группы благословлял на выезд, все довольны и просят, понимаешь, их благословить перед выездом. Отказать не могу. Святое дело. Извини за беспокойство, и поехали. Машина у дверей казармы.

– Я готов, товарищ подполковник. Мне только епитрахиль надеть.

Пока священник надевал епитрахиль и уже поверх нее свою куртку, подполковник взял со стола молитвослов с раскрытым покаянным каноном, перелистнул несколько страниц и прочитал вслух:

– «Блудника и разбойника кающася приял еси, Спасе, аз же един ленностию греховною отягчихся и злым делом поработихся; душе моя грешная, сего ли восхотела еси?». О чем это ты читаешь, отец Георгий?

– О покаянии. Самые важные строчки здесь, в этом каноне, товарищ подполковник: «Дай, Господи, мне прежде конца покаяние». Еще святой праведный Иоанн Кронштадтский призывал когда-то: «Люди, кайтесь, невыносимо же будет!» И я каюсь, и всем покаяния желаю.

– А ты, никак, грешный?

– Один Иисус Христос безгрешен. А все остальные люди – грешники. И священники, и даже святые. Самые известные святые…

– Святые? – удивился Шумаков.

– Так сами святые говорят. Они говорят, что человек только тогда достигает единства с Богом, когда начинает видеть множество грехов своих, бесчисленных, как песчинки на берегу моря. Каждый человек в жизни о ком-то плохо говорил или плохо думал, каждый кого-то обидел делом, или взглядом, или еще чем-то. Каждый человек, кроме Христа…

– Но Христос же не человек. Он же Бог… – возразил комбат. – Или человек?.. Не знаю, как правильно.

– Богочеловек, как определил его четвертый Вселенский собор. В православии считается, что Господь наш был одновременно и Богом, и человеком. Это две ипостаси его, два естества, соединенные неслитно , каждое из которых сохраняет собственные свойства. Неизменно , то есть и Божество продолжает обладать своими свойствами, и человек своими. Нераздельно, то есть не составляют двух обособленных лиц, но единое лицо. И неразлучно, то есть никогда не могут быть разлучены, и пребывают во Христе и по Вознесении.

– Ничего не понял, – признался подполковник, – но ты мне потом еще раз объяснишь, я постараюсь понять. А что тут про разбойника написано?