Дохлокрай - Дмитрий Манасыпов

– Первое! – и он немного запереживал за сигарету в уголке ее рта. Вернее, за диван. Больно уж опасно смотрелся пепел на ее кончике. Кофе в одной руке, а на второй… на второй в ход пошел первый из загибаемых пальцев.

– Первое! – повторила Маша, прищурившись от дыма. – Сиськи сиськами можем называть только мы.

– Кто?

– Женщины! Сиськи у нас и только нам их так называть. Как правильно говорить тебе?

– Грудь?

– Молодчинка-мужчинка! Грудь. Второе!

Второй, указательный, палец уставился на него прям как ствол пистолета.

– Лишний вес, а не целлюлит. И даже если он на пятке, то это моя личная проблема и головная боль. Если мне так хочется. Третье!

Он кивнул. Уже понятно, что бой-дева сейчас иронизирует, но почему и нет?

– Волосы дело наживное, даже не надо в парикмахерскую идти, сейчас-то… Но верно. А вот размер …

И покосилась вниз, на свои собственные ступни, торчащие из-под одеяла.

– Можно мне сказать?

Мария нахмурилась.

– Ну?

– Размер не имеет значения. Важнее ухоженность. Так что, не переживай, ну… сороковой размер. Чего тут? Акселерация же.... Вот если б твоими пятками можно было как наждачкой пользоваться, это страшно. Только лак облупился. А…

Стоило промолчать. Указательный палец почти закостенел, уставившись на него.

– Прости. Молчу, дурак, молчу.

– И молчи лучше…

Дверь открылась резко и неожиданно. Но волноваться вроде бы не стоило.

– Вы тут как? – поинтересовался Семеныч, неся подмышкой два пакета из «Макдака». – Гляжу, подружились? Маш, ты чего лак не стерла, облупился вон…

Босс Лиза кивнула.

– Кто поедет?

– Не ты, – Семеныч сидел в кресле и читал какую-то похабень, типа «Максима». – Встречаться с Другими, да еще с Старшими.

– Надо три группы… – Маша помешала сахар. – И…

– Нет.

Все уставились на него. Он покачал головой.

– Я договорился. Трое нас и трое их. Все. Иначе никак.

Помолчали, переваривая. Ну, конечно, сложно понять. Есть между ними самими различия. Делают одно дело, но всяк по-своему. Надо объяснить, иначе снова появится трещина. Трещины между отрядами и охотниками были всегда. Ему так не нравилось.

– Поймите… Все дело в данном слове. Опасно? Есть немного. Но ничего не случится. Он тоже дал слово, и тут придется верить. Другие… Другие часто лгут, вы знаете. Мы же для них как шимпанзе для тех, кто пришел в зоопарк. Они древние, мудрые… сами знаете, так?

Босс Лиза кивнула.

– А вот подстраховаться…

Он никогда не верил Другим. Хотя и общался нечасто, и выполняли те обещания, но… как и всегда у Других – исполняли странно. С логикой совсем не человеческой и нужной только им самим. Так что страховка не повредит.

– Ну… – Маша встала. – Пойду, подготовлюсь. А, да… кто пойдет?

Семеныч пожал плечами, скрипнув кожанкой.

– Ты, да я, да мы с тобой, Машулька. И вот он.

Да, так, все верно. Случись что – будет проще. Вряд ли божедом придет на встречу с домовым и банницей, например.

– Так Старшие здесь есть еще?

– Есть… – кивнула босс Лиза… – Куда без них-то?

Бог любит Троицу, как известно. Другие тоже любили троих. Так что он не удивился.

– Кто?

– Ну, теперь понятно, что божедом этот… – Семеныч закурил. – Наконец-то ясно. Никто его не видел до тебя. А тут прям сам пришел. А кто еще? Ведьма и подгорник.

Вот как… хороший набор.

Подгорники на Волге встречались редко. Жили у Камня, а как еще? Урал, он и есть Урал. А здесь… а здесь горы, точно. Жигули, как не крути, не холмики. Так что удивляться подгорнику глупо. Да это и хорошо. Кому, как не ему, знать все подземелье города?

Ведьма? Он поморщился. Не любил ведьм. Сильно не любил. И не понимал. Люди же, не нелюдь. А все туда же – Другие…

Птица каркнула. Подпрыгнула на месте и каркнула еще. Требовательно, ожидая.

Форточка приоткрылась сама по себе, запуская ее. Ворон взлетел немедленно, совершенно неожиданно для своих размеров. Закружил по комнате, мелькнув под высоким, отделанным красным с золотом, потолком. И сел на стол.

Вернее, на специальную жердочку, золотую и вычурную. Посмотрел на хозяина и каркнул еще раз. И замолчал. Птица не казалась умной. Она ею была. И когда хозяин кабинета, а именно кабинетом комната и являлась, прикладывал палец с острым черным ногтем к губам… Ворон понимал все и сразу.

А прыгать по столу не пришло бы даже в птичью голову. Только жердочка, никак когтей по полированному благородному и мореному дубу. И ни в коем случае по зеленому бархату, укрывавшему самую середину. И не рядом с малахитом письменного прибора или пачкой тонкой, голубоватой бумаги для письма. И нельзя задеть настольную лампу с вставками из янтаря и бумажным абажуром, украшенным настоящими японскими орнаментами.

Сильные бледные пальцы с черными ногтями очень ловко и быстро отрывали птичьи головы, забывающие про правила. И плевать на то, что это всего лишь вороны. Пусть и очень умные.

– Иди ко мне, дружок… – хозяин достал из ящика стола сложную маску с несколькими разнокалиберными линзами, блестевшими чистым полированным горным хрусталем. – Покажи мне, что увидел и услышал…

Птица каркнула. Испуганно и обреченно, зная, какая боль ждет впереди. И шагнула на руку, уже обтянутую толстой кожей ловчей перчатки.

Темные глаза стали еще больше, увеличившись через линзы. Приблизились к вороньим, уставились, проникая внутрь птичьей головы. Та забилась, каркнув напоследок и ослабла, обвиснув и опустив крылья.

Туктуктуктук… сердце птицы колотилось, ломая тельце. Жить ей оставалось немного. Но хозяин видел все, нужное и понятное. И оказался готов к недалекому грядущему. Хотелось верить, что так. Про некоторые ошибки из-за заносчивости и гордыни не забывал никогда.

Сидор подошел ближе, наклонился, всматриваясь в лицо. Чего ты в нем не видел, а, Сидор? Тот крякнул, привстав с колен и тут же, не раздумывая, впечатал кулак в скулу. Голова взорвалась ударом колуна, мотнулась в сторону. Боль пронзила раскаленной нитью, прорезала от глазного зуба и до темени. Ах ты… сволочь… Со свинчаткой бил, не иначе…

Жаловаться глупо, сам же виноват. Сам и никто больше. Уехал в глушь, отдыхать духовно, упоительно успокаиваясь сладкими луговыми запахами и розово-мягкими закатами. Практику возобновил, лечил крестьян, их детишек с женами. Идиот, что еще скажешь… идеалист. Или нет? Или заигрался все же?..