Курсант: Назад в СССР 8 - Рафаэль Дамиров

конечно, понял, что возможно буквально всё, и надо обращать внимание на любые мелочи, кажущиеся подозрительными — без проверки-то поди угадай, какая из них окажется ниточкой к преступнику.

— Маловероятно, но надо проверить все возможные источники утечки информации.

— Тогда врачей скорой помощи тоже тряхнуть не мешает.

— Вот и займись этим, Федор. А ты, Алексей, дуй в морг, сиди над душой у них, пока заключение по неопознанному подростку вчерашнему не родят.

— Да, — кивнул Катков. — Но вскрывать завтра будут, тело еще до конца не оттаяло. А следы обуви я проверил. Провел трасологию, сегодня оформлю экспертизу к вечеру. Вывод в заключении такой будет, что следы, обнаруженные на месте происшествия по факту убийства Тетеркина, и на месте обнаружения неопознанного трупа подростка, вероятно, оставлены одним экземпляром обуви.

— Почему это — вероятно? — недовольно зыркнул на него Горохов.

— Категоричный вывод не могу дать, — развел руками Алексей. — Детали не отобразились. По общим признакам, размеру, форме подметки и каблучной части они совпадают. Но этого недостаточно для установления полного тождества.

— Еще что можешь сказать про преступника? Может, он хромой или косолапый? Ты же следопыт опытный. Досконально все проверил? Ничего не упустил?

— Как таковой дорожки следов не было, где такие особенности можно было бы вывести, — замотал головой Катков. — Следы отобразились хаотично, многие вообще в виде наложений. Будто он топтался возле трупов, а не просто так подошел и их бросил.

— Скорее всего, — вмешался я. — Он топтался, потому что укладывал тела. По особенному. По стойке смирно. Но знать бы еще зачем, и что это вообще значит...

— А это вопрос к Светлане Валерьевне, — Горохов посмотрел на Психологиню.

Та сидела и отрешенно грызла кончик карандаша, о чем-то размышляя. Услышав свое имя, отложила карандаш и выпрямилась, высказав свои соображения голосом авторитетной училки:

— Это похоже на некий ритуал. Но других каких-то знаковых элементов при этом нет. Ни символов, ни знаков на теле, ни каких-то посторонних предметов. Все выглядит, будто Холодильщик хочет что-то нам показать. Донести какую-то информацию.

— Какую информацию?

— Пока не знаю. Но подростки все были похищены в разное время, а из морозилки он стал их вытаскивать только сейчас. За последний месяц — три тела подбросил в лес. Это тоже что-то значит.

— Может, ублюдок с нами играет? — предположил я. — Чтобы показать, какой он неуязвимый. Вот и сыпет мертвыми телами, как тучка дождиком.

— Возможно, — кивнула Света, — Но тут нестыковка. Как он может с нами играть, если первые два тела нашли, когда нас и в помине не было еще в Цыпинске? Скорее всего, тут какая-то другая подоплека. К сожалению, материала для психологического анализа происходящего крайне мало, недостаточно. Хотя у меня есть кое-какие соображения, но я их сначала проверю.

— Ясно, — одобрительно кивнул Горохов. — Ну что ж, сообщите по готовности. Планерка закончена, работайте, товарищи.

* * *

— Бог в помощь, отец Арсений, — поздоровался я с попом, который усердно штукатурил стену храма вокруг центрального входа. Делал он это, не снимая рясы, измазав подол в глине и песке.

— Доброго дня, Андрей Григорьевич, — обернулся тот, не прекращая ловко орудовать мастерком.

— Что же вы один решили такое здание отреставрировать? Это же сколько лет уйдет?

— Вечером и на выходных прихожане мне помогают, — ответил священник. — А сейчас белый день, на работе люди. Так что, с божьей помощью, пока сам батрачу. Как могу.

— Вы тут подозрительного никого не видели в последнее время? Может, кто-то приходил к Сапожникову?

— Я уже рассказывал, что никто не приходил.

— Уверены?

— Я ведь каждого в лицо знаю. Тут чужие не шастают. Место особенное, для узкого круга.

Я еще постоял, наблюдая за его усилиями — и священника, кажется, это нисколько не напрягало.

— А Сапожников разговаривал с кем-нибудь из прихожан?

— Ни с кем, только со мной. Все переживал, что его найдут. Боялся слишком. Затуманили его душу бесы, угрозы высказывал, в каждом человеке врага видел, вот я сдуру и сдал его вам. Старый дурак, прости господи.

— Ну, почему сдуру? — пожал я плечами. — Вы все правильно сделали. Сапожников — преступник.

Высказался я, а про себя подумал, что пока единственно доказанным преступлением педофила является кража социалистической собственности с мясокомбината, а с причастностью к убийствам подростков — все очень мутно. Больше вопросов, чем ответов.

— Потому что не уберегли вы раба божьего Евгения. Сгубили его душу без права на покаяние. Но в том и моя вина тоже есть, — батюшка вздохнул и вытер рукавом лоб.

— А откуда вы знаете, что его убили? — насторожился я.

— Я все знаю. Много о чем люди говорят. От меня у них тайн нет. Уж так повелось.

— Можно я еще раз осмотрю комнату, где жил Сапожников?

— Так обыскивали же ваши уже ее?

— Может, что-то пропустили, — настаивал я. — Проверю свежим взглядом, так сказать.

— Смотрите, конечно. У меня секретов от служивых нет. Только я там уже прибрался малость. Выкинул все лишнее. Думал, после осмотра-то можно.

— Ничего, я все-таки проверю комнату еще раз, — я потянул массивную дверь и вошел внутрь.

Келью беглеца нашел не сразу. Пришлось опять поплутать темными коридорами. Чувствовал, что несколько раз прошел мимо. Но, наконец, повезло. Вот и комната. Самодельного топчана и бочки уже нет. Пусто. Сквозь серое, будто слюдяное оконце лучик солнца высветил на стене что-то черное. Я подошел ближе и охренел. Облезлая штукатурка на небольшом участке зачищена чем-то острым, будто подготовлена для чего-то. На относительно ровном и гладком пятачке размером с футбольный мяч начертан рисунок, выполненный, опять же, углем или сажей. Изображен человек размером с пивную кружку. В халате, в колпаке и очках, а в руках у него что-то массивное, чуть смятое. Твою мать! Да это же подушка!

Я стоял и хлопал глазами на пророческое художество. Кто-то нарисовал Холодильщика. Рисунок схематичный, корявый, но даже в таком угадывался медицинский халат на человечке. Стало немного не по себе. Расстегнул кобуру и, щелкнув предохранителем, поспешил на улицу.

— Отец Арсений, — спросил я попа, который так и продолжал возиться со стеной. — А когда вы там прибрались? В келье?

— Да вчерась еще, — ответил тот, спокойно, деловито размешивая