Богоматерь лесов - Дэвид Гутерсон

Переменчивость Бога была близка и понятна Тому, ведь не зря человек создан по Его подобию. И если задуматься, само христианство, со всем его милосердием и рассуждениями о всепрощающем Боге, заключает в себе страшную тайну: своего единственного сына этот Бог отдал на растерзание убийцам и позволил распять его. Позволил вбить гвозди в его руки и ноги и пронзить его хрупкое тело копьем. Где же здесь любовь и милосердие отца? Это было благом для всех, кроме самого сына, принесенного в жертву, если верить истории, выдуманной, ну да, кем же еще, разумеется, праотцами. Отцами древности, которых томили те же желания. Эта история помогала им подавить собственные темные мысли. Желание убить собственного сына противоестественно, но это инстинкт. Уничтожить сына-соперника означает безрассудно истребить собственный род, но за этим желанием стоит животный позыв, и он не подлежит осмыслению. Основное табу стало ключевым символом религии западного мира, созданной бородатыми патриархами. Бог не способен к любви, пока не иссякла его ненависть. Вина цивилизует человека, собственные преступления обуздывают его. А какое преступление самое страшное? Убить собственного сына, как сделал Бог.

Но за смертью Иисуса последовало воскресение, оно говорило о том, что Бог одумался. Томми же продолжал страдать, он был распинаем постоянно. Чья это была вина? Кто отвечал за это? Том помнил, что сказал сыну за минуту до «несчастного случая». В тот день они валили лес на крутом склоне — расчищали извилистую трассу для будущего шоссе по поручению Управления шоссейных дорог. «Чертов слюнтяй, на хрена ты родился на свет! Да ты просто баба, кусок дерьма, педик. Давай, делай, что тебе говорят, или проваливай на все четыре стороны. Пока не закончишь работу, даже не подходи ко мне. Ты должен повалить это дерево, ублюдок, а если ты это не сделаешь, я отрежу твои чертовы яйца».

День был жаркий, жужжали мухи, в волосах Томми запутались щепки и мусор. На виду остались только волосы да подергивающиеся ноги, вывернутые носками наружу, все остальное скрывало дерево, которое вдавило Томми в землю. Том с помощью другого лесоруба вырезал кусок ствола над Томми и по звуку, который издавала пила, понял, что дерево было гнилым. Девять человек из его бригады убрали бревно с распростертого тела и столпились вокруг. «Не трогайте его, — сказал один из них. — Это может навредить ему еще больше». Кто-то склонился к лицу Томми и пощупал его шею: «Еле дышит. Пульс есть». Но Томми был искалечен. Его тело было неестественно сплющено. Язык торчал изо рта, лицо потемнело. По рации лесорубы вызвали из города врача. Но Томми был раздавлен, как муравей. «Господи, — взмолился Том, — спаси Томми! Прошу тебя!»

Его трясло, он совершенно обезумел. Вдалеке послышалась сирена «скорой помощи». «Держи себя в руках, — сказал Тому один из его товарищей, который наблюдал за ним, куря сигарету. — Если ты потеряешь голову, тебе это не поможет».

Бросив прощальный взгляд на дом, где жила его семья, Том развернулся и поехал по Броад-стрит и потом на север, через главную улицу, которая в это воскресное утро показалась ему серой и мрачной. Водостоки были доверху забиты опавшими листьями. Окрестные холмы в проплешинах от нерасчищенных и не засаженных новым лесом вырубок напоминали лоскутное одеяло. Кругом царило разорение, точно после беспорядочных бомбардировок. «Сплошное запустение, — подумал Том. — Отцы города продолжают бубнить что-то про туризм, точно он спасение от всех бед, а как выглядит город, им наплевать». Весьма влиятельной поддержки удостоилась идея нарядить лесорубов в оранжевые рабочие комбинезоны с надписью «Мир лесоруба» и живописно разместить их рядом с грузовиками. Ошарашенный Том спросил нанятого муниципалитетом консультанта по туризму — еврея из Сиэтла, с прилизанными волосами, по фамилии Аппельбаум, — не думает ли он заставить лесорубов петь хором, пока туристы, развалившись, посиживают в креслах. А может, он хочет напоить их, чтобы они принялись крушить столы и стулья на потребу все тем же туристам? Не ждет ли он, что лесорубы будут участвовать в мюзиклах или устраивать драки в пивной на манер вестернов? Аппельбаум сказал, что разработал развлекательную программу под названием «Костер в старом лесу». Туристы рассядутся на импровизированных скамейках из бревен под потрескавшимся навесом, покрытым искусственным мхом, и Питер Шайн продемонстрирует им, как точить пилы фирмы «Stihl» или валить деревья с помощью каната. Далее последует реклама продукции «Stihl». В Праге существует шоу «Дикий Запад», с бизонами и индейцами, где роли индейцев исполняют лесорубы. Джинсы Шайна нужно будет обрезать покороче, превратив их в подобие шорт. Бутафоры подберут для него подходящие сапоги, а гримеры сделают его лицо загорелым и обветренным.

Том вспомнил, что видел в музее диораму, изображающую процесс канатной трелевки. Лесорубы были бесформенными, раскрашенными фигурками примерно в полдюйма высотой, напоминающими человечков из «Лего». Слепив эти фигурки и смастерив деревья из палочек для мороженого, кто-то заработал несколько долларов. Теперь шли разговоры о создании памятника погибшему лесорубу, хотя городские власти опасались, что подобный мемориал будет производить на туристов слишком мрачное впечатление. Скульптор из Сиэтла устроил презентацию своей работы, но его погибшему лесорубу не хватало только серпа и молота, это был внушительный тип с могучими плечами и квадратной челюстью Арнольда Шварценеггера, этакий герой-пролетарий, положивший жизнь, чтобы у туристов была крыша над головой. Он погиб, чтобы выходили газеты, печатались книги и журналы, несущие человечеству свет знаний. Памятник получился напыщенным и претенциозным, но сторонники проекта надеялись, что он позволит задержать туристов хотя бы на несколько минут и за это время они успеют купить гамбургер или брелок в форме цепной пилы. Противники памятника, расточая неуклюжие комплименты автору, говорили, что осмотр мемориала оставит на душе приезжих тяжелый осадок. Нашлись и такие фантазеры, которые заявили, что туризм не самое перспективное дело, будущее города за высокоскоростными кабельными сетями и Интернет-компаниями. Том представил, как лесорубы, отмыв траурную кайму под ногтями, таскают за собой ноутбуки и барабанят огрубевшими пальцами по клавиатуре, — неужели об этом можно думать всерьез? Однако именно так считал губернатор, который приехал в Норт-Форк, чтобы описать горожанам радужные перспективы развития высоких технологий. «Прежде всего, — заявил он, ударив кулаком по кафедре в спортзале, — сюда нужно привлечь побольше консультантов, открыть при местном колледже вечерние курсы по программированию и думать не только о лесозаготовках». «Тогда нечего ставить у себя в доме новогоднюю елку!» — выкрикнули из толпы. Когда слово было предоставлено лесорубам, губернатор призадумался, моргая и почесывая затылок: «Мы не желаем превращаться в балаганных шутов, занимаясь компьютерами!», «Лучше я пойду по миру, чем стану подражать Биллу Гейтсу», «Похоже, вы продались пятнистой сове, этим проходимцам, что пишут законы», «Зачем вы вообще сюда заявились, вы, долбаный либерал-демократ? Полезайте-ка в свой нанятый за счет налогоплательщиков вертолет и проваливайте!». «Эти несчастные неисправимы и безнадежны, — вздыхали торговцы-оптовики. — Это просто сбитые с толку кретины». Естественно, дела в Норт-Форке шли все хуже и хуже, и это было «закономерным результатом саморазрушительного поведения лесорубов» — так, во всяком случае, заявил президент Торговой палаты на чрезвычайном заседании муниципального совета, — лесорубы всегда любили ломать мебель и выбрасывать людей в окно. Это верно, думал Том. Лесорубы люди вспыльчивые. Теперь его товарищи исполняли свой «танец призраков», им казалось, что, если они будут топать достаточно громко и долго, потрясая цепными пилами, волна любителей кофе с молоком в тапочках для бега трусцой схлынет куда-нибудь в Пьюджет-Саунд, вместе с мобильными телефонами, стопками каталогов от Хелли Хансен и кафе быстрого питания. Из могил встанут прадеды лесорубов, вырубят под корень национальные парки и заповедники, и на холмах будут вновь пастись бизоны. Мечтать о подобном будущем при том, что творилось вокруг, можно было только изрядно набравшись, но как еще попасть в мир мечты, где будущее как две капли воды похоже на прошлое?