Историки железного века - Александр Владимирович Гордон

Захер стал трудиться клерком советского здравоохранения. Здесь же он познакомился с медсестрой Зоей Ивановной Клопихиной, которая сделалась спутницей последних лет его жизни.

Я.М. настойчиво искал возможности вернуться к профессии, однако попытка, предпринятая осенью 1954 г., стать лектором Общества по распространению политических и научных знаний[381] успехом не увенчалась, и Захер обратился к Скобельцыну. Чего это стоило ему, нетрудно догадаться. Судимый и ссыльный, пораженный в гражданских правах, Я.М. крайне тяготился своим положением. Юрий Яковлевич внушал ему, что для трудоустройства по специальности нужно возобновить старые связи. «Почему, например, ты не хочешь повидать А.М. Розенберга? Уж его-то, кажется, тебе нечего стесняться»[382], – писал он отцу, намекая на то, что оба были судимы по одному и тому же делу.

В обращении к Скобельцыну его тоже ждала неудача. Узнав об этом, Ольга Григорьевна с присущей ей прямотой отчитала сына и внука: «Я заранее могла предсказать результаты, потому что по манере письма могла определить характер Скобельцына. И когда благодарила, тоже держалась в этих пределах. И он очень достойно, сдержанно отвечал… По-моему бестактно было к нему обращаться». Он свое дело сделал: «выручил, на удивление всем». Но, полагала Ольга Григорьевна, «он потому решился тогда хлопотать [об освобождении Я.М.]… что мать просит, а не он сам».

Изрядное понимание советских нравов для человека с классическим (судя по письмам, гимназическим) образованием и дореволюционным формированием! В свои 80 с лишним лет и после всех выпавших на ее долю испытаний Ольга Григорьевна сохраняла, кроме редкой проницательности, еще и замечательную силу духа. Вот еще фраза по поводу обращения к Скобельцыну, характеризующая мать Я.М.: «Заранее можно было сказать, что из этого ничего не выйдет; зачем же было терять свое достоинство и унижаться?»[383].

Лишь после ХХ съезда КПСС Захер получил возможность вернуться к профессиональной деятельности. Переживший смерь вождя режим, правда, не спешил с покаянием перед своими жертвами. 13 июля сын поздравляет его с «полной реабилитацией», а спустя месяц пишет: «Ты на пороге четвертой (за три года) попытки обосноваться в Ленинграде. Я как всегда буду призывать тебя к осторожности. Кажется, теперь шансов больше»[384]. Еще в мае 1956 г. Я.М. задумывал отправиться «куда-нибудь на периферию»[385]. Тем не менее, он начинает готовиться к преподаванию. В письмах Юрия Яковлевича появляются сообщения о приобретении книг и отправке их отцу в Петрозаводск, тогда как ранее речь (в его и Ольги Григорьевны письмах) шла об их продаже[386].

Все-таки «имя и положение» Я.М. (говоря словами сына) повлияло на органы, ведавшие пропиской. Уже 21 мая 1956 г. его восстановили в статусе профессора[387]. Ходатайство поддержали академик А.М. Панкратова, члены-корреспонденты М.В. Нечкина и Ф.В. Потемкин, А.И. Молок. Наиболее обстоятельным был отзыв Панкратовой. Анна Михайловна, знавшая Я.М. со времен РАНИОН, представила подробный и очень содержательный послужной список Захера. Отметила «большой успех у слушателей благодаря научности содержания и четкости и ясности изложения». А основное внимание уделяла научной деятельности. Подчеркнув, что все труды Захера по Французской революции «представляют значительный научный вклад в марксистскую историографию этой эпохи», Панкратова особо отметила изучение им «крайне левого крыла французской революционной демократии» и монографию «Бешеные» как основанную «главным образом на неопубликованных документах» и «единственное в русской и советской научной литературе капитальное исследование о жизни, деятельности и идеологии Жака Ру и других представителей французских плебейских масс конца XVIII века».

Выделяла Панкратова еще двухтомник «Французская революция и церковь» как «исследование о борьбе французских буржуазных революционеров с католической церковью и контрреволюционным духовенством» и «частично основанную на неопубликованных документах» книгу о Шометте. Упоминала «основанную на печатных первоисточниках» книгу о 9 термидоре (1926) и «научно-популярные монографии» о секциях, Сен-Жюсте и Робеспьере.

«Я считаю, – заключала Анна Михайловна, – что Я.М. Захер имеет все основания быть утвержденным в звании профессора новой истории»[388]. Ее поддержала Милица Васильевна Нечкина: «Я давно знаю Якова Михайловича Захера как квалифицированного историка, большого специалиста по новой истории зарубежных стран… Работая в области истории России конца XVIII – нач. ХIХ века, я постоянно пользуюсь его работами, нужными мне для сопоставлений. Как многолетняя исследовательская работа, так и длительный педагогический труд в высшей школе дают Якову Михайловичу Захеру, на мой взгляд, несомненное право на получение звания профессора»[389]. Молок подчеркивал: «За время своей педагогической работы Я.М. Захер подготовил ряд аспирантов, которые ведут преподавательскую работу в вузах»[390].

Просьбу Захера о присвоении звания профессора поддержало и Министерство просвещения РСФСР. В отношении заместителя министра А. Арсеньева на имя ученого секретаря ВАК И.П. Горшкова от 21 мая 1956 г. говорилось: «Исходя из наличия у тов. Я.М. Захера печатных научных трудов[391] и длительного педагогического стажа в высших учебных заведениях, министерство просвещения РСФСР считает возможным ставить вопрос о присвоении ему ученого звания профессора без защиты докторской диссертации». Осенью 1956 г. он вернулся в Университет, где начал читать спецкурс и вести семинар по истории Французской революции.

По возвращении в родной город Захер с женой и падчерицей поселился на Пороховых, фабричной окраине, получившей свое название от Охтинского порохового завода. Завод работал даже во время блокады, и округа изрядно пострадала от обстрелов. Хотя минуло немало лет, эта часть города, по моим воспоминаниям, производила впечатление густонаселенной деревни. Комнату в одной из изб с печкой и отдельным входом снимала семья Я.М. Через год ему дали двухкомнатную квартиру в Новом Петергофе, в трехэтажном доме на улице Аврова. Там все дышало уютом, было светло и тепло. Я.М. собрал, наконец, у себя свою обширную, хотя и заметно пострадавшую, библиотеку.

Была, правда, сложность с транспортом: переполненные автобусы, электричка, Балтийский вокзал и через полгорода на Васильевский. Однако никаких жалоб по этому поводу я от Я.М. не слышал. Можно было работать, только сил оставалось немного, в свои 60 с небольшим лет профессор выглядел, по моим студенческим впечатлениям, старцем. Это подтверждает и впечатление старого друга Н.Н. Розенталя[392]. Только взгляд, устремленный в беспредельную даль, да еще голос мощный, звучный передавали сохранявшуюся силу духа.

Люди «оттуда» для студентов, переживших ХХ съезд, обладали особой харизмой. «Якова Михайловича я приняла вначале эмоционально, – вспоминает многолетний преподаватель Вятского государственного университета и моя однокашница Тамара Альбертовна Воробьева (в студенчестве Листак). – Я считала, что справедливость должна быть восстановлена и уговорила своих подруг записаться в спецсеминар и спецкурс Захера. Я.М. предложил мне тему развитие республиканских идей на основе изучения текстов Камилла Дему-лена и начать с книги А. Олара “Политическая история Французской революции”. А потом на