Дольмен - Михаил Однобибл

Когда Алевтина ушла, у Елены – надышалась, видно, запахом кофе, давно не варила настоящего-то, – защемило сердце. Она вдруг решилась исполнить свою тайную, свою заветную мечту, про которую никому не говорила, мечту старого разбитого женского сердца. И мечта эта была – навестить бывшего мужа. Она не видела его шесть лет, с тех пор как он ушел от нее к другой – это после сорока-то лет совместной жизни! – не знала, как он там живет-может. Прежде, конечно, совершенно было невозможно показаться ему на глаза, зачем она пойдет к нему, что скажет? Теперь же – совсем другое дело! Он ее и не признает в новом-то виде, на этот счет можно быть спокойной. Но все же ей хотелось произвести на него впечатление… Поэтому она дождалась, когда Алевтина уехала в очередную командировку, и попросила у Саши ключ от дочкиной квартиры, чтобы с помощью всяких женских причиндалов, которые в большом количестве водились у Альки, стать хоть чуть-чуть по-взрослее. Александр, узнав, что она собирается навестить деда, которого он-то тоже не видел с тех пор, как тот ушел от бабушки, сказал, что пойдет с ней. Елена, по правде говоря, даже обрадовалась, она все же немного побаивалась этой встречи, от которой совершенно не знала, чего ждать. Да и деду не мешает взглянуть на выросшего внука! И потом, ей было приятно, что в кои-то веки Александр будет сопровождать ее, а не она его.

Они вышли из автобуса в центре, возле гостиницы «Москва», и отправились на улицу Навагинскую, застроенную широкими бело-голубыми высотками, там, в одной из этих высоток, снимала квартиру Алевтина. Когда на лифте добрались до места, Елена спровадила Александра к компу, чтоб не путался под ногами, а сама принялась приводить себя в надлежащий вид. Это оказалось не так-то просто, она перемерила кучу одежды, но все не годилось, наконец, с грехом пополам, выбрала, что надеть. Волосы вымыла дорогим Алевтининым шампунем, не обеднеет дочка, раз в жизни надо и матери выглядеть на все сто, высушила феном, начесала. Скулы сделала розовыми, рот тоже, ресницы удлинила так, что сама их, если прищуриться, видела. Конечно, черное платье на бретельках, которое она выбрала, тоже было широко ей, зато прикрывало острые коленки. Елена подпоясалась красным лаковым ремешком, и широкую складку, которая так и так появлялась на платье, убрала назад, к позвоночнику. В случае если муж вдруг будет смотреть ей вслед, Елена решила быстрехонько переместить складку на живот. Красные Алевтинины босоножки на высоком каблуке довершали картину.

– Можно! – крикнула она внуку. Глаза у Александра полезли на лоб:

– Ужас!.. В смысле – отпад!

Глядя в трюмо на себя, рядом с Сашей – внук был в футбольной майке с символом чемпионата мира и широких шортах, но голову его трюмо уже не отражало, – Елена осторожно спросила:

– На сколько я выгляжу, как думаешь? – В данном случае ее интересовало только это.

– Н-ну-у, лет на тринадцать…

– Правда? – обрадовалась она. – Это уже что-то. Кроссовки, майку и спортивные штаны Елена сунула в пакет и взяла, на всякий случай, с собой. Алевтинины босоножки были ей велики, и потом оказалось, что ходить на каблуках она разучилась, вполне возможно, на обратном пути придется переобуваться, не доходя до дому.

Когда они вышли из высотки и переходили дорогу, мимо них скользнула черная машина с затененными стеклами, но Елена только мазнула по ней взглядом, ей показалось, что откуда-то сверху, то ли из летнего кафе с открытой верандой, то ли из листвы огромного старого платана кто-то на них уставился. Парочка влюбленных и впрямь сидела за белым пластиковым столиком вверху, у самой ограды кафе, но эти двое смотрели только друг на друга. Тогда Елена, задрав голову, некоторое время внимательно всматривалась в листву, но на кряжистых ветвях никого, конечно, не было и не могло быть! Александр потянул ее за бретельку, и она послушно вышла из-под дерева. Елена еще некоторое время шла с задранной башкой и, споткнувшись, чуть не упала – Саша едва успел схватить ее за руку.

– Да что с тобой сегодня? – рассердился он.

Они ехали в сторону дома, но вышли на середине пути.

Борис Петрович Пастухов – Елена при разводе взяла девичью фамилию, хоть и прожила Пастуховой большую часть жизни, – проживал в парковой зоне института курортологии, в доме 10, на втором этаже старого двухэтажного дома.

Подле дома стояло несколько машин, Елена мимоходом отметила, что у крайней, черной, машины – затененные стекла. Неподалеку от дома 10 росла дикая черешня, ягоды на ней уже почти поспели, все дерево стояло украшенное кисточками черно-бордовых мелких ягод, и Александр даже предложил Елене на обратном пути залезть на дерево, полакомиться черешней, он уже имел возможность убедиться, что по деревьям юркая бабушка лазает куда лучше, чем он. Но Елена отмахнулась от внука, она так волновалась, что ей было не до черешни. Она увидела возле стены дома, среди белья, развешанного на веревках, светлый Борин костюм, она сама ему покупала этот льняной костюм и узнала бы его среди тысяч других. Рядом висели старые, ею же купленные майки и трусы мужа. Дальше шло женское белье… Елена с простительным ехидством подумала: неужто «молодая» жена не удосужилась купить ему что-нибудь новенькое, за шесть-то лет! Водит мужа в старье. Она достала зеркальце из пакета, поправила волосы, в отчаянии подумав, что никакие не тринадцать лет глядят на нее из зеркала, а всего только одиннадцать.

Окна пятой квартиры находились с краю дома, дальше был небольшой балкон, там стоял старенький холодильник «Кавказ» и лежали сетчатые мешки с картошкой.

Пахло в подъезде так, как пахнет в столетнем доме, где жила и умерла пропасть самых разных людей, где живет и тоже умрет довольно много новых людей. И все они изо дня в день варили и изо дня в день варят прорву самой разной еды, и прогорклый, кислый запах этой еды до последнего кирпича будет хранить подъезд старого дома. Елена поискала звонок, но его не было, тогда она решительно постучала в обитую дерматином, ободранную дверь. Долго не открывали, наконец, после того как Александр крикнул ненатуральным басом: «Эй, хозяева!» – дверь осторожно приоткрылась и из-за нее выглянула женщина в засаленном халате и с целлофановым мешком на голове, который она прикрывала, на всякий случай, рукой. Она, Галька его, или, как он ее уважительно называет, – Галина Васильевна.

– Чего надо? – поинтересовалась целлофаноголовая.

Елена поняла, что они не вовремя: та красит волосы. Тоже небось в бордовый цвет… Лицо – не молодое, уж не моложе, чем у нее… не сегодняшней, а той, хоть по возрасту она и младше их с Борей, они-то были ровесники. Конечно, та не в лучшем своем виде, не накрашена, не одета, на это можно сделать скидку, и все равно – ничего хорошего. Глазки злющие, такая спуску не даст. Интереса к себе в этих глазках Елена обнаружила – ноль целых, ноль десятых.

– Здрасьте! Мы хотели бы видеть Бориса Петровича, – сказала она как можно более вежливо. Но какой-то вызов, против воли, проскользнул в ее детском голоске. И Елена уперла одну руку в бок.

– А Бориса Петровича нет, – отвечала Галина Васильевна, вынырнув наконец из-за двери и перестав прикрывать обернутую в целлофан голову: молокососы, чего их стесняться.