Главный противник. Тайная война за СССР - Николай Долгополов

В 1941-м к нам подключилась симпатичная такая школьница. Ее брат был моим другом. Я года полтора к ней присматривался, очень она мне нравилась. Это Гоар — моя будущая жена. Смелая, ни от каких заданий не отказывалась. А в разведку ее, думаю, привела скорее всего любовь. Тогда ей не было и шестнадцати. Пацаны, мальчишки-девчонки. Кто только в школу ходил, кто учебу уже заканчивал. Кстати, все мы, включая мою Гоар, знали фарси — тоже помогало.

И Агаянц не побоялся дать нам непростое задание: следить и выявлять фашистскую агентуру. Руководил у них резидентурой Франц Майер. До этого работал в СССР, знал русский и на фарси говорил прекрасно. Типичный немец — рослый, голубоглазый майор из военной разведки. Начали «работать за ним»… До августа 1941-го, ввода наших войск в Иран, держали его плотно. Хотя он, чтоб сбить с толку, и бороду отпускал, и одежду менял постоянно. Несколько раз вышагивал прямо по центру Тегерана в форме офицера генштаба иранской армии. Или выходит из его квартиры какой-то незнакомый человек, но мы-то знаем — Майер. Обличье новое, а походку — как ее изменишь. Но потом он все-таки исчез. Мы отыскали его уже после 1943-го. Отрастил бороду, покрасил хной волосы, трудился могильщиком на армянском кладбище. Немцы вообще часто маскировались под иранцев. Те, кто хорошо владел языками, выдавали себя за англичан, американцев, иногда даже за русских. А Майера мы должны были взять. Ребята мои стояли вокруг него прямо стеной. Конечно, интересовались им и англичане, тоже шли за ним по пятам. Люди из посольства, из группы захвата были наготове. Но пока наши запрашивали Центр, арестовали немецкого разведчика не мы — англичане. Где-то промедлили, ошиблись. Обидно было страшно.

Агаянц в шутку прозвал нас «Легкой кавалерией». Так это название к моей группе и прилепилось. Ну ничего у нас не было. Разве велосипеды. Потом в 1942-м дали нам уже на восьмерых один трофейный мотоцикл «Зюндаб». И я на нем гонял, и Гоар тоже. Это как в песне пелось — 16 винтовок на весь батальон и в каждой винтовке — последний патрон. Часто немцы от нас уходили — садились на свои машины, а ребятки голыми пятками на педали… Но фанатики мы были страшные. И очень упорные.

Когда наши два парня в 1941 году чуть постарше подсветились в одном остром мероприятии, меня арестовали. Все тогда оказалось серьезно. Было нами точно установлено: один из руководителей группы азербайджанских экстремистов ведет активную подрывную деятельность против СССР, устраивает теракты. Какие-либо разговоры-уговоры бесполезны, о перевербовке и речи нет. Выход такой — террориста убрать, именно ликвидировать, чтоб другим неповадно было, а не вывезти потихоньку куда-то и потом изолировать, как частенько делалось.

Вызвались двое моих товарищей-добровольцев чуть нас постарше. Задание выполнили, но кое-какие следы оставили. И я попал под подозрение: ребята-то были из нашей группы. Возвращаюсь себе вечером на велосипеде, вдруг останавливают: велосипед краденый, в полицию! Я сразу, еще до того как меня начали лупить, понял, в чем дело. Бросили в тюрьму. Подвал темный, дело восточное, и потому били здорово: знал же убийц, говори. Это вам не Европа, где с арестованными обращаются все-таки почеловечнее. Я чистосердечно признался, что знаком с этими ребятами, но даже не догадывался, какие же они плохие. Выпустите — и я быстренько помогу их отыскать. К тому времени девочка с косичками Гоар уже носила мне в тюрьму передачи и ухитрилась сообщить, что эти двое наших ребят вывезены в безопасное место — в Советский Союз. Мы вообще с Гоар друг друга с детства понимали даже не с полуслова — с полувзгляда. Я держался своей легенды, обнаглел, стал просить освободить. Известный тегеранский коммерсант-кондитер Вартанян требовал отпустить невинно арестованного сына. Роптали богатые и бедные армяне — за что посадили? И меня, 17-летнего паренька, поддав на прощанье ногой, после трех месяцев отсидки выкинули на улицу. Конечно, иранский таминат — тайная полиция — пыталась нас контролировать, но с ней «легкая кавалерия» справлялась.

Но вот почему мы уходили от немцев? Сейчас, как сугубо профессиональный разведчик-нелегал, я на сто процентов уверен, что они не могли не засечь «наружки». Против нас — лучшие кадры абвера, а мы — мальчики, некоторые еще без усиков, а уж что без опыта… Наверное, потому всерьез немцы этой слежки, этого нашего «колпака» не воспринимали. То появляются какие-то мальчишки, то исчезают. Правда, мы быстро чередовались, меняли друг друга, чтобы уж очень не примелькаться. И связи постоянно расширяли. Немцы же на нас плевали. А разведка — дело решительно серьезное. За свое пренебрежение их разведчики поплатились. Только за полтора года одной нашей работы четыре сотни провалов сотрудников и агентов. В основном это были иранцы — министры, полицейские, чиновники. Немало предпринимателей. Некоторые выходили из шахского дворца — и прямо на встречу с немецкой резидентурой.

Часть арестованных перевербовывали вместе с англичанами еще в Тегеране. Когда вошли советские войска, некоторых депортировали в СССР, и потом их, видимо, уже в Москве перевербованных, мы снова встречали в Тегеране. Интересный процесс: работа на одних, арест, «перевоспитание» и бывшие враги превращались в твоих же агентов.

Это было немножко как в Голливуде

Случались с нами невероятные истории. Никак в ГРУ не могли понять, чем занимается немецкий разведчик Фармацевт. Идут агентурные сведения, что он проник в иранскую верхушку, проводит встречи с генералами, а доказательств — ноль. Целый месяц «наружка» за Фармацевтом ходит и не обнаруживает за ним ну просто ничего. Бродит по Тегерану, часами на базаре или чаи в кафе пьет. И тогда наши военные разведчики обратились к Агаянцу, а он — к нам.

Работаем по Фармацевту — ничего интересного, но агентура-то сообщает: снова провел встречу с иранцем из Генштаба. Решили посмотреть, чем он занимается у себя на вилле ранним утром, еще до ухода. Это в Северной части Тегерана, где живут в основном люди обеспеченные. Все крыши соседних домов облазили, пока не нашли идеальной точки обзора. Вдруг с чердака видим: сидят у бассейна два абсолютно, как две капли воды, похожих друг на друга человека и спокойненько беседуют. Понимаете? Немцы использовали близнецов. Прием в разведке не слишком новый, но все наши на него попадались. Брат-близнец демонстративно уходит из дома, уводит цепляющуюся за ним «наружку», а второй брат — Фармацевт — спокойно отправляется на встречи с агентурой. Прямо какой-то Голливуд. Мы на несколько дней к братишкам буквально приклеились. И быстро поняли, что тот, кто уходит первым, — чистое прикрытие, нам не нужен. А вот второй… Немцы тоже здесь ошиблись. Могли бы хоть изредка менять порядок ухода, чтобы подбросить наружке побольше сложностей. Но оказались они людьми уж слишком дисциплинированными, и потому Фармацевт, всегда выходивший за братом, быстренько вывел нас на всю свою агентуру.

Или тоже история из не совсем типичных. Иранский генерал завербован и передает советской резидентуре за большие деньги материалы с грифом «Совершенно секретно» прямо из генерального штаба. Хорошее вроде бы дело, но только уж очень много передает. И подтверждается не совсем все.

Агаянц к нам: срочно проверить. Мы, как всегда, «наружку». Нет, кроме наших, ни с кем не общается. Идет себе на работу, возвращается и, пожалуйста, вручает людям из резидентуры пакет с информацией. В квартиру к нему забраться никак нельзя. Пришлось по строительным лесам залезать в строящийся напротив генеральской виллы трехэтажный дом. Прихватили бинокль, наблюдаем: достает генерал из папки, которую с собой всегда таскает, чистые бланки с грифом «Секретно» и с удовольствием набивает на пишущей машинке свои сообщения. Передавал он нам долгое время по существу дезинформацию. Так что пришлось этого генерала… Короче, наши его забрали.