Одна зима на двоих - Полина Верховцева

– Туда же.

Девушка обреченно вздохнула. Похоже ее ждал очень непростой день. И еще не понятно, что тяжелее – стирать одежду или таскать ведра по лагерю.

В первый день ей не доверили ничего кроме грязной работы. Она таскала обрезки то на псарню, то к загонам с виртами, убирала помои, складывала испачканную посуду туда, где другие ее драили в солевом растворе, потом чистую относила в низкую палатку и расставляла там высокими стопками на деревянных полках. Это был нескончаемый поток рутинных дел, среди которых не удавалось выкроить ни минуты на отдых. К тому же, завоеватели не считали, что рабам этот отдых нужен и продолжали равнодушно заваливать все новой и новой работой.

Только к вечеру, уже не чувствуя от усталости ног, Ким вспомнила, что с утра ничего не ела, и что ее миска, которую выдали еще в обед, все так же стоит на кривом чурбане возле опустевших котлов. Темная похлебка остыла, на ее поверхности плавали белые хлопья жира, ложки рядом не было, возможности подогреть еду – тоже, поэтому Ким просто вылила ее в ведро с отходами.

С сумерками в лагерь снова пришла музыка и веселье. Разгорались праздничные костры, нарастал гул барабанов и доносились невнятные обрывки песен. Ким радовалась, что кухня располагалась далеко от центра лагеря, но каждый взрыв хохота или громкие голоса, проходящих мимо воинов, отзывались неприятным трепетом за грудиной. Еще свежи были воспоминания о том, как вчера хмельной боров повалил ее на землю, как его грубые руки скользили по бедрам, пытаясь забраться выше. Теперь этот мерзавец был прикован к позорному столбу, и Ким было его не жалко. Совсем…

– Что ты здесь делаешь? – Хасс бесшумно зашел в палатку.

– Посуду расставляю, на завтра, – Ким аккуратно поправила накренившуюся стопку тарелок и на всякий случай отступила подальше от кхассера. В его присутствии всегда становилось не по себе, он будто стягивал защитный полог, под которым она пыталась спрятаться от жестокого мира, и пробивался внутрь, под ребра, вынуждая дышать через раз.

– Уже темно.

– Меня никто не отпускал. Работаю, – чтобы не смотреть на него, Ким взяла кастрюлю и попыталась убрать ее на верхнюю полку, но сколько бы ни тянулась, ни вставала на цыпочки – не могла достать. Эти полки явно делались для кого-то покрупнее и повыше нежели она.

Хасс едва различимо скрипнул зубами, выдрал из худеньких рук кастрюлю и одним отрывистым движением закинул ее на место.

– За мной, – уверенно шагнул к выходу, ничуть не сомневаясь, что хвелла послушается его приказа.

Делать нечего. Пошла.

Поведение Хасса ее пугало. Она не понимала, почему он снова злится и на кого, поэтому тихонько семенила следом, стараясь не смотреть на его спину.

Потому что в этой проклятой спине что-то было. Что-то, что раз за разом притягивало взгляд…

Навстречу им попалась Орлада:

– Кхассер, – она склонила головку в низком почтительном поклоне.

– Эту хвеллу доставлять ко мне до начала темноты, – обронил он, не сбавляя шага.

– Но рабы трудятся до глубокой ночи… – надзирательница бросила ни Ким взгляд полный недоумения.

– Мне плевать. С закатом она должна быть на месте.

– Как скажете, – Орлада снова поклонилась, попутно отскакивая в сторону, чтобы не путаться у него под ногами. После утреннего разговора, когда он тихо, но весьма доходчиво объяснил, что недоволен произошедшим накануне, ей очень не хотелось еще раз испытывать на себе силу его ярости. Если он хочет видеть эту замухрышку у себя – значит, так и будет, даже если ей лично придется каждый день волоком доставлять странную хвеллу в его адовар.

Шагая за Хассом, Ким уже смутно понимала, что вокруг происходит. Этот сумасшедший день ее утомил. Ее отправляли то в одно место, то в другое, давали десятки заданий, вводили тысячи правил и ограничений. Она устала, в животе урчало, хотя голода и не ощущалось, не знала, как выбраться из этой ситуации, и что ее ждет в дальнейшем.

…При этом снова, как зачарованная, таращилась на спину, при каждом натягивающую светлую ткань простой рубахи

Хасс так ни разу и не обернулся. Довел ее до шатра, поднял полог, пропуская ее вперед, и сам шагнул следом. Ким так устала, что не было сил стоять на ногах, хотелось лечь, закрыть глаза и хоть ненадолго забыть обо всем этом кошмаре и провалиться в сон. Она уже было поплелась к своему сундуку, но ее остановил приказ:

– Стоять

Ноги тут же примерзли к земле, а сердце, ударившись о ребра, провалилось куда-то вниз, до самых пяток.

– У тебя вся одежда в крови.

– Это не моя. Я сегодня разносила обрезки.

Хасс поверил не сразу. Жадно принюхивался, пытаясь в какофонии запахов различить аромат ее крови. Его не было. И не понятно, что он ощутил в этот момент: мягкотелое облегчение или злость. Потому что внезапно захотелось уловить сладковато-соленые нотки. Особенные, такие, что ни с чем не спутаешь. Хотелось провести пальцем, размазывая алую каплю по белой коже, потом прикоснуться губами, лизнуть, почувствовав пряный вкус…

Он зарычал. Едва слышно, глухо, пытаясь осадить своего зверя, снова приходящего в яростное возбуждение рядом с этой бледной бродяжкой.

– Смой с себя эту вонь, – процедил сквозь зубы.

Помыться действительно хотелось, поэтому Ким покорно кивнула и направилась за дальний полог, а когда вышла обратно, ее ждал пустой шатер и стопка новой рабской одежды на сундуке.

Куда ушел Хасс, и когда он вернется, пленница не имела ни малейшего представления. Единственное что она знала наверняка – это то, что и завтра пойдет кормить ту злую, раненую вирту, сидящую на цепи. Потому что ей нужен союзник, и потому что вдвоем больше шансов сбежать из лагеря.

***

Очередной день начался с того, что на кухне ее засыпали поручениями: разобрать хлам, рассованный по холщовым мешкам, расставить посуду, вымести двор, на котором готовили. Ким все выполняла. Молча, ответственно, чтобы не вызвать недовольства андеритов, и даже сама вызвалась отнести обрезки на псарню.

– Ты больно тощая и медленная, – проворчал повар, – пока с одним ведро туда-сюда плетешься, другой хвелл с двумя дважды сбегает.

– Все остальные заняты.

Она не обманула. Мужчины-рабы таскали воду и заливали ее в большие котлы, женщины занимались чисткой поддонов, а свободные работницы разбирали овощи.

На самом деле ей не хотелось ни таскать тяжелое ведро, ни слышать лай черных собак, ни видеть псаря, который был пострашнее своих псов. Но надо было как-то добраться до вирты, и другого варианта беспрепятственного перемещения по лагерю она придумать не смогла.

Повар еще раз придирчивым взглядом смерил хрупкую фигурку, недовольно крякнул и кивнул:

– Чтобы одна нога тут, другая там.