Горький привкус счастья - Алла Демченко

Саша сидела за столом, подперев подбородок ладонями, и наблюдала за суетой в глубине сада. Местные алкаши собирали с кованой скамейки небогатую закуску. Значит, увидели завхоза. Алкашей знала вся больница. Начиная с ранней весны и до глубокой осени они в свободное от пьянки время работали в саду. Дорожки получались кривоватые, трава не ложилась покосами, а только сбивалась по верхушкам. А раз бесплатно, то какой спрос. Конечно, завхоз рассчитывался с ними разведенным медицинским спиртом, который потом, ворча, списывали старшие сестры. Подобие выполненной работы обходилось дешево. Администрация больницы на это закрывала глаза, обещая пресечь безобразие прямо в следующем году.

Саша не ошиблась. Через минуту со стороны гаражей появился завхоз.

– О чем задумалась? Как Лагунов?

Елизавета включила чайник.

– Боюсь сглазить, но Юра Степанков сказал, что его можно выписывать на следующей неделе.

– Саш, Лагуновы на тебя и твоего профессора должны молиться всю оставшуюся жизнь. Я, честно говоря, никогда не думала, что будет толк от лечения.

Чайник закипел, и Елизавета занялась привычным делом.

– А еще говорят, твой Лагунов не равнодушный к нашей Татьяне.

– Постой, ты хочешь сказать, что у них больничный роман?

– Саша, ты в последнее время ничего вокруг не замечаешь. Может, и не роман, но Таня очень изменилась. Помнишь, какой она к нам пришла? Вся такая серенькая, невзрачная, неразговорчивая, халат мешковатый. А теперь посмотри: халат по фигурке, лицо светится, глазки подведены. Все симптомы налицо.

– Таня – интеллигентная девочка. Умница. Ты слышала, как она разговаривает со всеми? Вежливо, спокойно, – заступилась за подопечную Саша.

– Я и не отрицаю богатство ее внутреннего мира. Просто говорю тебе, что у нее, ко всем достоинствам, еще и сердцебиение появилось. И Лагунову в палате не лежится. Превратился в коридорного.

Неужели она настолько занята собой, что не видит вокруг происходящего? У Тани, оказывается, сердцебиение, и причина – Лагунов. А Стрельников сказал, что покидает ее замок Иф, и тогда у нее сердце перестанет биться и она уедет из Москвы. Навсегда.

– Степанков сказал, чтобы я Лагунова перевела в двухместную палату, – спохватилась Саша. – Говорит, ему надо общение, чтобы не зацикливался на себе. А мне и перевести его некуда. У меня одни дедушки.

– Переводи в мою палату к Соколову. Вот с ним твой Лагунов точно не останется со своими мыслями. Мозг Соколов вынесет кому угодно. Представь, он не прошел комиссию в военкомате, так такое устроил! Защищать родину, говорит, буду! Правда, не сказал, от кого. Только ты вначале предупреди Владимира Ивановича, чтобы шума не было потом. Мол, заплатили благотворительный взнос, а их сын, как пролетарий, оказался в коридоре.

Саша и сама не могла представить, что Лагунов может так измениться. Конечно, остались худоба, бледность, общая слабость. Но все это уже не страшно. На выбритом до синевы с мелкими порезами лице блестят живые глаза. Даже удивительно, но Логунов оказался довольно молодым человеком. Даже интересным.

– Держи, – Елизавета поставила на стол чашку. – А Татьяну мне все равно жаль. Наплюет твой Лагунов ей в душу. Не хочу, конечно, быть провидцем в этом деле, но…

Кофе ароматно запах на всю ординаторскую.

Она и сама знала, что отношения с Лагуновым закончатся для Тани только новой болью. Вот тебе и «клин клином», как говорил Степанков. Нашелся этот «клин» для Лагунова. Только какой ценой.

Незадолго до смерти деда она сидела в его кабинете. Говорил дед много и о многом, словно чувствовал, что недолго осталось ему на этом свете. Многое, конечно, она уже не помнила. Но размышление деда, больше похожее на рассказ очевидца, сейчас всплыло в памяти. На мгновение показалось, что тогда дед говорил о Лагунове.

«Когда-то, давным-давно, – как сказку, начал неспешный разговор дед, – все люди были сильные и красивые. Сила и красота их была еще и в том, что они умели вовремя возвращаться к себе домой, покидая этот мир. Люди жили долго и счастливо. И никаких болезней не было потому, что каждый сам чувствовал свое время ухода. А потом что-то изменилось в их душах. Алчность к деньгам, стремление к власти и жажда наслаждения измельчили души. Люди перестали думать о своем высоком предназначении и навсегда утратили ритуал ухода. Тогда и появились у них болезни и увечья как средства перемещения между мирами.

А иногда человек, по невежеству и незнанию, призывает уход, когда сам еще к нему не готов. Не выполнил своей миссии на земле, не окончил дела земные. И уходит тогда тяжело и страшно, грех большой творя. Да и тем, кто остается и выжил, – нелегко. Таких больных, Сашенька, лечить очень трудно. Надо душу лечить. А таких лекарств, кроме слова, нет. И операций на душе никто не делает. Да и тяжело лечить-то душу. Но если зацепит что за самое живое, то выкарабкается человек, сам выкарабкается…»

Вот и зацепило Лагунова за самое что ни есть живое…

* * *

После совещания с начальниками отделов Красников ненадолго покинул банк. Сидя в машине, он напряженно наблюдал, как Барков внимательно просматривал содержимое папки. Судя по тому, как Валентин Дмитриевич поджал сухие тонкие губы, Максим понял – не пронесло. Нужной информации в папке нет. Да и откуда ей взяться, если он только в последний момент успел отксерить короткие, разрозненные справки о текущих делах банка. Если бы секретарша не заартачилась, видите ли, он ей не указ, то это была последняя их встреча. А дальше – свобода!

– Н-да. Мы или не понимаем друг друга, или вы, Максим Валентинович, не понимаете сложившейся ситуации.

– Но, Валентин Дмитриевич…

– Молодой человек, никому не интересно, что ваш банк выдал кредит пенсионерке на телевизор, – он постучал старческим кулачком по папке и небрежно бросил ее на колени Красникову.

Конечно, Барков утрировал. Ни о каком телевизоре в документах не было речи, и оттого Красникову стало еще тревожнее. Даже модное кашемировое пальто стало каким-то тесным. Красников обиженно засопел. В папке была довольно важная информация. И не надо к нему относиться как к недоумку.

– Я бы вам советовал поторопиться. Если вернется ваш генеральный, вы упустите последний шанс. Я даже сам удивляюсь вашему везению.

– Все сделаю. Время есть.

– Будем считать, что вы просто потренировались в добыче информации. – Валентин Дмитриевич не удержался и хохотнул. – Дальше от меня уже ничего не зависит. Вы понимаете, о чем я говорю?

Красников все понимал. Больше говорить было не о чем. Затиснув под мышкой ненужную папку, он вежливо попрощался и резко открыл дверь.

К машине сразу направился водитель, чтобы придержать дверцу.

Он вернулся к своей машине, бросил ненужную папку на заднее сиденье и решительно набрал номер Леры. Трубку сестрица, как обычно, не брала. Вслед за музыкой послышались короткие гудочки, словно треснуло на морозе стекло. Красников снова терпеливо набрал номер. За пятым разом Лера соизволила ответить. В ухе раздалось протяжное «да». От капризного голоса сестры его передернуло.