Праведник поневоле - Мэдлин Хантер

Вернувшись домой и проходя мимо комнаты для завтраков, виконт увидел сидящих за столом Бьянку с Корнеллом Уидерби и Дэниела Сент-Джона. Девушка весело смеялась какой-то шутке Сент-Джона.

Невероятное самообладание. Верно, все это на самом деле было ее игрой, способом доказать, что праведник не так уж безгрешен. «Вероятно, о случившемся надо просто забыть».

Он решительно направился в свой кабинет, негодуя на то, что она может забыть об этом, а он нет.

«Я никогда не теряю сознания».

А из-за меня потеряла голову!

Чувствуя, что рассуждает как неопытный юнец, Верджил сердился еще больше. Отправив лакея за Мортоном, он бессильно опустился на стул и достал бумагу.

Когда он закончил писать, в кабинете появился Мортон.

– Извольте в срочном порядке отвезти это письмо в Лондон и собственноручно вручить его адвокату Адама Кенвуда, – распорядился виконт, запечатывая конверт. – Когда я отправлюсь в северное имение, вы, скорее всего не поедете со мной – мне не хотелось бы оставлять мисс Кенвуд в Леклер-Парке без присмотра.

– Вы полагаете, она подвергается какой-либо иной опасности?

Верджил знал, что под словом «иной» Мортон подразумевает опасность, которой подвергается любая хорошенькая женщина со стороны Данте. Возможно, такая опасность действительно существовала, но ему об этом ничего не было известно. Хотя по сравнению с браконьерами, обвалом стены и домогательством виконта Леклера опасность, которой она подвергалась со стороны молодого распутника, казалась теперь самым меньшим из зол.

Бьянка, оказавшаяся за столом между Флер и миссис Гастон, осталась после ужина поболтать с Пенелопой и с Корнеллом Уидерби.

– Я предполагаю издание цикла эпических поэм, – вещала миссис Гастон. – Они будут распространяться по подписке, хотя, типографские расходы я беру на себя. Поэма мистера Уидерби выйдет в первую очередь.

Корнелл Уидерби скромно улыбнулся, и Пенелопа бросила на него восхищенный взгляд.

Миссис Гастон держалась как королева, принимающая вассалов и дарующая им свои милости. Ее рыжевато-каштановые волосы блестели медью в отсветах пламени, а на лице отражалось абсолютное довольство собственной значимостью.

– Пока мы тут беседуем, печатники уже работают, Я рассчитываю на то, что сочинение вызовет сенсацию и будет широко востребовано. Для меня, конечно, главное не доход: моя цель – открыть людям тонкого вкуса, с чувствительной душой необыкновенный талант, коим обладает мистер Уидерби.

Слушая миссис Гастон, любой подумал бы, что заниматься благотворительностью ей было велено свыше. Бьянка подозревала, что сознание собственной роли покровительницы талантов вдохновляло миссис Гастон ничуть не меньше, чем сама любовь к искусству.

– А кто же другие поэты? – поинтересовалась Флер, и разговор перешел на обсуждение достоинств молодых поэтов, которые, возможно, заслуживали подобного внимания.

Бьянка почти не прислушивалась к разговору за столом – проведя день в приятном обществе Флер, она почувствовала себя очень виноватой. Холодные проявления любезности со стороны Верджила лишь усугубили в ней ощущение душевной пустоты. Стрелки внутренних часов тикали, отсчитывая наполненные невыразимым страданием минуты мучительного, длинного дня.

Хотя девушка избегала смотреть на Верджила или обращаться к нему за чем-либо, но думала между тем только о нем. Когда он оказывался рядом, она остро чувствовала его близкое присутствие. Сознание фиксировало каждое произнесенное им слово, даже если он говорил, находясь в противоположном конце зала.

На любое его движение отзывались сразу две Бьянки. Прежняя – та, что поумнее, – с бешеной яростью и злорадством отмечала каждый его недостаток, а новая униженно молила о знаке господского расположения. Эта новая Бьянка роняла свое достоинство, то и дело жалобно вздыхая, но прежняя ничего не могла с этим поделать.

Как-нибудь, как-нибудь пережить бы этот день!

– … Если мы отменим закон о запрете стачек и рабочих организаций, придется дорого заплатить за это, черт возьми, – значительно произнес лорд Кейн, который в компании Верджила и мистера Сент-Джона приблизился к их кружку. – Если низшим классам позволить собираться толпами и объединяться, возникнет угроза общественному порядку, а этого никак нельзя допустить – это слишком опасно и может окончиться тем же, что и во Франции в девяносто третьем году. Вам, Леклер, об этом придется горько сожалеть.

В глазах Дэниела Сент-Джона вспыхнули задорные огоньки, и он посмотрел на лорда Кейна, как на осла.

– Вы, кажется, плохо осведомлены о том, что тогда случилось во Франции. Если бы вы имели об этом полное представление, вы бы знали, что народ нельзя вечно держать под сапогом.

Лорд Кейн побагровел.

– Англия не может выстраивать свою политику, основываясь на произволе, как это было во Франции, Кейн, – миролюбиво заговорил Верджил.

– Господи, только не политика! – едва слышно простонал Корнелл Уидерби, обращаясь к дамам. – Она годится лишь для сатирических зарисовок.

Пен тихо рассмеялась остроумной шутке, и взгляд обращенных на нее глаз Корнелла Уидерби наполнился теплом. По-видимому, Данте не ошибался насчет их особых отношений.

Бьянка критически присмотрелась к Корнеллу Уидерби – недурно сложенный, среднего роста, он, однако, держался как-то чересчур прямо, как будто в его позвоночник был вставлен металлический прут. В нем абсолютно не ощущалось той легкости и небрежности, так свойственной поэтическим натурам. Лицо его, обрамленное белокурыми волосами, выглядело, пожалуй, немного длинноватым, но, в общем, он был довольно красив. Вероятно, ему лет двадцать пять, решила она.

То обстоятельство, что он ухаживал за замужней женщиной, для Бьянки в ее размышлениях о том, подходит ли он Пен, не имело никакого значения; гораздо важнее, что, судя по выражению его обращенных на Пенелопу глаз, он был очень увлечен ею.

В глазах Верджила Дюклерка Бьянка никогда не замечала такого выражения, даже когда он смотрел на Флер, – виконт Леклер разглядывал любую женщину так, словно выискивал у нее недостатки.

Разве что за исключением тех случаев, когда он слушал ее пение… Или когда собирался поцеловать ее, снять с нее платье.

Или…

– По крайней мере, эти политические дискуссии дают работу вашей типографии, – резюмировала миссис Гастон.

Уидерби вздохнул:

– Я взялся их печатать лишь с тем, чтобы поддержать литературное творчество. Будь моя воля, я бы распорядился принимать к печати только поэтические произведения. Однако издание политических брошюр – очень хорошее подспорье в серьезной работе, равно как и покровительство таких героических дам, как вы.

Миссис Гастон, по-видимому, была весьма польщена этими словами, как и тем, что всеобщее внимание вновь обратилось на нее.

– Отмены закона требует нравственность. Запрещать свободным гражданам свободно собираться и объединяться незаконно, – проговорил Сент-Джон.