Безупречный враг - Оксана Демченко

Роол тяжело впился взглядом в лицо Элиис, кивнул, тем самым подтверждая свою угрозу. Нахмурил седые кустистые брови, еще раз решительно кивнул. Вздохнул, опуская плечи и враз теряя напускную суровость:

— Что с конем-то делать? Хочешь, иного подарю, любого из храмовых. Есть тут, на Гоотро, три совсем белых, как перламутр. Красивые, молодые, и норов у них кроткий.

— Не надо мне никакого другого коня. — Губы против воли скривились совсем жалко, глаза снова наполнились слезами. Элиис кое-как прогнала слабость и продолжила говорить: — Коора отдайте неоткупленным. Мне про их жизнь брат рассказывал. Отдайте прямо с жемчугом в гриве, им пойдет на пользу. Коор был добрый конь, так получится хорошо, по-правильному.

— Ладно. — Роол приметно удивился решению сирина. — Сделаю.

Владыка, тяжело опираясь на посох, поднялся, подозвал своих людей и велел отменить торжественный обед: сирину не до праздника, а ему самому, увы, следует спешить по делам. Западные острова давно пора привести к настоящей покорности.

Весной в порту города Тавра появилась дородная женщина, одетая строго и с некоторым намеком на былую зажиточность. Она была неуместна возле торговых пирсов, как нелепа горчица в горшочке с медом или свиная отбивная в бочке с селедкой. Самых сочных и неоднозначных сравнений, подобных упомянутым, к лету накопилось немало, они гудели и роились в спертом воздухе припортовых кабаков, как сизо-зеленые жирные мухи. И были, подобно мухам, прилипчивы и неприятны. Относительно трезвые гости, только что сошедшие на берег, с гримасой пренебрежения и даже отвращения выслушивали сплетни, сдобренные упоминаниями о горчице и свиных окороках. Выпив, те же гости старательно выдумывали новые сочные слова, радуясь необычному занятию и самому поводу скоротать вечер не без пользы.

Женщина опасливо косилась на темные провалы дверей, она слышала хохот, разбирала особенно зычные голоса, выкрикивающие обидные слова. Но дородная госпожа старательно делала вид, что к ней сказанное ничуть не относится. В порту глаз много, ушей ровно столько же или чуть больше: все же глаза иной раз натыкаются на нечто острое, а вот уши обычно остаются с боков от дурной головы аж до самого последнего дня… Такую блистательную мысль изрек боцман «Синего кита» как раз перед тем, как сел на мель всем днищем: под одобрительный рев приятелей мощно плюхнулся красной рожей в миску с ужином… За мудрость последних слов беспробудно спящего болтуна выпили все, кто еще мог пить и, значит, гордился твердостью если не духа, то походки. Уши и глаза присутствующих пересчитали, не сошлись во мнениях и проверили количество и качество кулаками. Уши опухли, а считать глаза сделалось окончательно непосильно: многие закрылись багровыми синяками.

Женщина поджала полные губы и, гордо выпрямив спину, спасаемую от сутулости воспитанием и корсетом, прошла чуть в сторону от шумного заведения. Как обычно, она глядела в море. По заведенной с весны традиции, за женщиной следовала обшарпанная дешевая карета, запряженная всего-то одним немолодым мерином. Второй мерин, как зычно заверили из следующего кабака, пристроился дремать на козлах. Потому что не будь слуга мерином, его хозяйка не страдала бы от скуки.

Само собой, к лету весь порт знал душещипательную историю жизни почтенной госпожи Лореллы Фирн. Кабатчики, наводя глянец на глазурные бока кружек, охотно сообщали, что десять лет назад еще довольно молодая ловкая вдовушка в этом вот порту покупала жемчуг к подвенечному платью. Была она дивно хороша собой и точь-в-точь похожа на фигуру святой Лореллы под бушпритом «Летящего орла». Белокурая, пухленькая, мягонькая, и грудь — кое-кто вроде бы помнил — округлялась куда приятнее, чем у деревянной святой, чья красота в этой части скульптуры пострадала из-за набожности плотника. Видите ли, дурак верил, что святым надлежит быть костлявыми и не будить в моряках вожделение. Живая Лорелла десять лет назад не просто будила — она едва решалась выглянуть из кареты, прикрыв прелести толстым платком.

Вдовушка желала приобрести наилучший жемчуг, готовя наживку для надежнейшего вылова второго мужа. Приманивала и вываживала она, по словам памятливых моряков, не дешевую кильку, а настоящего тунца: готовилась осчастливить собой знатного тэльра, и союз был семье невесты исключительно выгоден. Шутка ли, сама Лорелла по отцу — нагрокских торговых кровей, к тому же не лучших, про таких и говорят «никто и звать никак». Грудь, приятная пухлость и дивная шелковая кожа — вот исчерпывающий список приданого. Вдовушка, возжелавшая добавить в казну будущего мужа еще и нитку крупного розового жемчуга, исполняла свой замысел самозабвенно. Сколь отчаянно она торговалась и до чего бесстыдно сбила цену, выяснилось, если верить слухам, год спустя. Благородный тэльр почему-то не обрадовался рождению первенца. Глянул на смуглого малыша с черными глазами — да и послал красавицу куда подальше с ее уцененным жемчугом и торговыми ухватками… Лорелла в последующие годы перебивалась как могла, родственники сторонились ее, дитя позора отдали на воспитание в монастырь. И вот трагическая развязка. Скончался брат потрепанной жизнью и располневшей до некрасивости вдовы Фирн, и несчастная в зиму осталась совсем без средств. В отчаянии она явилась сюда, желая застать того самого продавца жемчуга и предъявить ему дополнительный счет за то, что было случайно приобретено в процессе торга: мальчику теперь уже девять лет, он неплохо воспитан и, если верить слухам, весьма похож на торговца-южанина.

Госпожа Фирн вышагивала по пирсам, вздрагивая двойным подбородком, решительно поджимала пухлые губы и не слушала сплетен. В ее положении не до щепетильности. Лодки с юга по-прежнему заходят в порт, доставляя жемчуг. Не рассмотреть этого зрячему невозможно: вид южных судов особенный, на севере такие не строят. У всякой большой лодки длинный и довольно узкий основной корпус, по сторонам бамбуковые гнутые лапы, прижимающие к воде два дополнительных поплавка. Паруса треугольные, похожие на плавники сказочных рыб и раскрашенные ярко, празднично. Страна, откуда приплывают лодки, никому на севере не ведома, даже само ее расположение — загадка. Тэльры, обладатели едва ли не лучшего флота на всем материковом прибрежье, много раз пробовали пробиться на юг и всегда возвращались ни с чем. Ходили слухи о загадочном тумане и коварных штормах, но подробностей никто не знал: моряки молчали, словно набрали в рот воды… Хотя флот Дэлькоста и стяг тэльрийской короны были уважаемы даже в далеких юго-восточных портах, откуда возили кофе и пряности. Нигде капризы погоды не препятствовали успеху войны и торговли, и поэтому загадочные острова постепенно привыкли считать едва ли не легендой. Кое-кто твердил, что лежат они за краем мира, иные спьяну болтали, что от туманного края штормов начинается преисподняя, и вовсе не туман застит взор, это пар котлов, в коих варятся грешники. Впрочем, подобные соображения не снижали цену на великолепный жемчуг, пурпурную краску, особенную древесину и иные товары южных купцов. Загадочные острова получили название Запретных. Картографы наносили туман на бумагу произвольно, в удобном для себя свободном месте, и обычно украшали и дополняли завитушечки вычурным рисунком ужасного чудовища.