Семь пятниц на неделе - Татьяна Луганцева

– Но! Вина твоя, значит, тебе его и убивать.

– Это же «вышка». Он ведь не просто полицейский, а – комиссар… – обреченно пробормотал второй киллер. Однако тут же добавил: – Хорошо, я все сделаю.

– А я не хочу даже присутствовать.

– Напарник, называется…

– Извини, тут уж каждый за себя. Косяк-то твой! Значит, так. Я сейчас уйду на десять минут, а когда вернусь – чтобы все было закончено, – сказал, как отрезал, преступник и вышел.

Аграфена стиснула себе виски. То, что она понимала, ввергало ее в шок. А ясно ей было одно: надо спасать комиссара, причем в короткие десять минут, пока отсутствует второй преступник. Иного варианта у нее не было, потому что этот остался здесь, чтобы убить. А ей как-то не хотелось стать свидетелем убийства и ничем при этом не помочь жертве.

Мужчина между тем подтащил Дебрена к ящикам, за которыми пряталась художница, прислонил к ним и проговорил:

– Ну, извини, друг, перепутал я. А в тюрьму что-то совсем не хочется. Сейчас я тебя ножичком по горлу, и все. Долго мучиться не будешь, обещаю. Не наш ты заказ. Прости, так вышло…

Груня, сама не понимая, что делает, выползла из-за коробки и встала на ноги. Она возвышалась над связанным полицейским с перепуганными насмерть глазами и склонившимся над ним преступником. В руке последнего блеснуло стальное лезвие.

И в то же мгновение Аграфена что есть силы стукнула убийцу молотком по голове, всем телом ощущая передавшуюся ей энергию Дзен из его расколовшегося черепа. Наверное, по фэн-шуй это было не очень хорошо. Молоток выпал у нее из рук, так же как и нож из рук киллера. А потом тот рухнул сам.

– Извините, – прошептала она и скрылась за коробками, чтобы в очередной раз очистить желудок.

Комиссар усиленно что-то мычал. Груня отдышалась – хоть какой-то свет вернулся ей в глаза – и вернулась. На поверженного преступника художница старалась не смотреть, но ощущала его присутствие каждой клеткой своего дрожащего тела. Аграфена прямиком подошла к комиссару, взяла валявшийся нож и трясущимися руками принялась резать веревки, стягивающие тело Дебрена. А тот все мычал, периодически срываясь чуть ли не на визг, когда она задевала кожу.

– Да тише вы! – с неприязнью посмотрела на него Груша. – Сейчас второй вернется, а у меня второго молотка нет. Ножом, вот ей-богу, никого резать не буду, не мое это совсем…

Нанеся телу Дебрена небольшие повреждения, художница освободила его от веревок, затем с деловым видом посмотрела на часы.

– Уходить надо!

Комиссар наконец-то смог снять скотч со своего рта и шумно вдохнул.

– Ну ты даешь! С ума сойти… Я уже попрощался с жизнью, и тут ты с молотком. Р-раз… Просто и красиво. Один раз всего. Бах – и занавес.

– А надо было несколько? – забеспокоилась Аграфена, скашивая глаза на бездыханное тело киллера. – Мне показалось, что у него голова треснула. Если что, ты сам давай…

– Нет, нет, думаю, достаточно… Помоги мне встать. Вот ведь отморозки! Ну ничего, сейчас я их…

– Дебрен, это тот самый катер.

– Я уже понял. Ишь, перепутали они… – Комиссар шарил по карманам, словно ища что-то.

– Опаньки! Чего ищем? – раздался вдруг гневный голос.

Дебрен с Аграфеной вздрогнули. В проеме двери стоял второй мужчина, высокий и какой-то лохматый.

– Вы чего сделали с ним? – покосился он на лежащего совершенно без движения напарника.

– Убили! – с вызовом в голосе ответила Груня, которая чувствовала себя так плохо, что ей было даже все равно, какие действия предпримет и что сейчас с ними сделает второй киллер.

– А ты кто? – со злостью спросил мужчина.

– Вы арестованы! – вдруг выдал Дебрен, еле стоящий на ногах.

– Как бы не так! – кинулся на комиссара бандит, совсем не беря в расчет хлипкую Груню.

Естественно, что он сразу же свалил его с ног, так как конечности полицейского еще не отошли после тугого стягивания веревкой. Мужчины покатились по захламленному полу сарая. Аграфена не отставала от них, заодно попыталась найти молоток. Но не нашла и стиснула в пальцах большой ржавый гвоздь – единственное, что попалось на глаза.

«Неужели мне придется и второго человека убить? – вдруг подумала она и сунула в руку Дебрена свое оружие, которое полицейский, не задумываясь, и вогнал в тело противника. Тот хрюкнул, крякнул и отвалился от уже задыхавшегося комиссара.

– Господи, когда же это закончится? – выдохнул Дебрен, вытирая о себя руки. – Ты Груня, просто маньяк какой-то!

– Я маньяк?! Это же вы воткнули гвоздь в мужика, словно шампур в шашлык!

– Но ты одного типа вырубила молотком, а потом мне дала железяку. Что про меня подумают коллеги? Что я убиваю преступников ржавым гвоздем с подачи русской художницы?

– А что, я должна была кисточку для росписи фрески вам подать? Гнусная парочка была не просто преступниками, а убийцами! И они убили бы вас! Вы еще их пожалейте и сделайте этому вот прививку от столбняка. Гвоздь-то ведь был грязным и ржавым! – обиделась Аграфена.

– Да я шучу! Если бы не ты… Ох, страшно подумать… Спасибо тебе! Никогда еще лезвие ножа не было так близко от моей шеи.

– Лучше и не думать. Пойдемте отсюда скорее, надо помощь вызвать.

– Ноги-руки не слушаются, – доверительно сообщил полицейский.

– Надеюсь, их было двое? Третьего нет поблизости? – поежилась Груня, чувствуя, как ее спина покрывается липким потом, а в глазах снова темнеет.

– Я сначала поищу в их карманах свое оружие. Они ведь разоружили меня, подло напав со спины. Эй… Груня! Груня! Посмотри на меня! Не делай так! Ты почему глаза закатываешь? Что с тобой?

Это были последние слова, что Аграфена услышала, прежде чем отключиться окончательно.

«Как красиво поют птички… Настоящие трели выдают, и словно дуют в трубочку, и стучат молоточком по наковаленке, и ударяют трещеточками, и звенят колокольчиками… Ой, о чем я говорю? Это же не птички поют, а у меня в голове звенит… Просто ужас какой-то!» – думала Груня, постепенно возвращаясь в свое сознание. Она медленно открыла глаза и уставилась на лицо Татьяны Ветровой, по-прежнему кривое, перекошенное. Но вдобавок у актрисы на носу висела какая-то полупрозрачная трубочка.

– Таня… что это у тебя?

– Где? – с трепетом приблизилась к ней Татьяна.

– На носу… трубочка… Зачем?

– Трубочка? Какая трубочка? А, вон ты о чем… Не трубочка, а капельница, и у тебя, и у меня, – охотно пояснила Татьяна. – Господи, слава тебе! Сказали, если ты проснешься, то все будет хорошо. Пойдешь на поправку, так сказать…

Груня приподняла голову. Она лежала голая под простыней, и к каждой руке тянулись капельницы.