Нет правил для любви - Лора Брантуэйт

От этой мысли стало почему-то тоскливо. Саманта почувствовала, как тугой пружиной сворачивается внутри обида. Если бы он был другим… Все тоже было бы по-другому. Впрочем, какая теперь разница? Он то, что он есть, а ей предстоит в самое ближайшее время выяснить, бывает ли счастье в жизни без любви.

Саманта знала, что будет именно так — без любви, но не хотела задумываться, откуда взялась такая уверенность.

Джастин смотрел на свое отражение в зеркале. Ему не нравилось то, что он видел, но не потому, что с лицом было что-то не так. Напротив, все было как всегда. Вот только он уже устал наблюдать этого предателя, который неизменно пребывал у него в ванной комнате и в прихожей — других зеркал у Джастина, слава богу, в квартире не было.

— Ты меня достал, — искренне сказал он отражению.

Предатель передразнил его, в точности повторяя движение губ Джастина. Это разозлило его неимоверно. Этот подлый человек не просто копирует его мимику, не просто живет в его доме — он занимает собой его тело, он приводит в движение мускулы его рук, лица, гортани, языка. Он произносит его, Джастина, губами ложь, складывает их в неискреннюю улыбку, протягивает руку для пожатия человеку, которого он настоящий страстно хотел бы поколотить.

В последние три дня Эдмонд не появлялся. Видимо, предпочел в одиночестве пережить крушение своих планов на счастливую семейную жизнь. Есть, правда, небольшая вероятность того, что Саманта вернулась и они усиленно подтверждают примирение, запершись в квартире и отключив телефоны… Но вряд ли. Вовсе не похоже на Саманту.

А слоняться по дому из угла в угол, как тигр в клетке, зажимать себе рот и все скрывать — это похоже на него?

На него прежнего — да, очень!

Но он ведь решил, что больше не будет жить по принципу «так проще». Значит, надо вытаскивать Эдмонда за шкирку из его сладостного, всененавидящего уныния — Джастин не сомневался, что его «друг» пребывает именно в таком состоянии — и говорить с ним начистоту.

А если Саманта захочет вернуться? — пискнул внутренний голос. Что, отрежешь ей все пути к отступлению? Опорочишь ее доброе имя?

— Заткнись, — процедил Джастин сквозь зубы. — Хватит самоустраняться из трусливой деликатности.

Это уже не их, Саманты и Эдмонда, отношения, в которые он не имеет права лезть. Он — третья фигура на этой доске, и пора начать играть по-честному. У него есть на это право: он ее любит.

Эдмонд хорошо смотрелся на фоне барной стойки. Он органично вписался в интерьер: стены цвета вишни с молоком, темный потолок со множеством мелких лампочек, металлически поблескивающие ножки табуретов, черные столешницы, серый от табачного дыма воздух — и красивый молодой мужчина, ссутулившийся над стаканом бренди.

— Привет, Эд. Ну и местечко же ты выбрал.

— А мне нравится.

— Не сомневаюсь.

— Что будешь пить?

— Кофе.

— Эй, бармен, кофе с двойным виски для моего друга!

— Нет, виски не надо.

— А, черт… Нет, ну, может, все-таки выпьешь со мной?

— Нет.

— А зачем тогда звал?

— Поговорить.

— Ну что ж, давай поговорим. Как твои дела?

— По-разному.

— Эй, вы только посмотрите на него! Можно подумать, это твоя любимая девушка слиняла черт знает куда…

На лице Джастина сама собой проступила нехорошая, злая, жгучая улыбка.

Эдмонд явно обратил на нее внимание — но тут же решил, что она этого внимания недостойна: недоумение на его лице быстро сменилось скорбной миной.

Джастин сел рядом с ним. Нужно было с чего-то начинать — с чего?

— Знаешь, а я ведь, как идиот, четыре года хранил ей верность, — усмехнулся Эдмонд и пригубил бренди.

Джастин почувствовал укол совести. Четыре года — это долгий срок. Это маленькая жизнь. И есть грань, черта, которая отделяет эту маленькую жизнь от новой. Но куда, скажите на милость, отнести ту последнюю неделю, когда они с Самантой стали любовниками?

Если «еще вместе», то это измена.

Если «уже нет», то это просто поворот судьбы.

— Думал: хватит уже случайных женщин, Саманта хороша, незачем подрывать фундамент наших будущих отношений — я ведь почти сразу решил, что когда-нибудь женюсь на ней, помнишь?

Джастин не помнил. Едва не кивнул на автомате — опомнился. Незачем лгать, даже если речь идет о лжи жестом. Но Эдмонд, по-видимому, не очень нуждался в каких-то подтверждениях. Он смотрел в стакан и продолжал монолог:

— А тут, когда она уехала, я будто с цепи сорвался. Понесло, понимаешь?

У Джастина что-то оледенело внутри. Казалось, гортань и язык должны покрыться инеем. Он во все глаза смотрел на Эдмонда.

— Я встретил на улице Барбару Уоткинс, помнишь, мы вместе учились в старших классах?

— Рыженькая? С которой у тебя был первый раз?

— Да, теперь, кстати, блондинка… У нее и тогда была лучшая фигура в параллели, а теперь — вообще отпад. Мы поужинали вместе, вспомнили школьные деньки, а потом я повез ее домой, зашел… Ну ты понимаешь.

— Понимаю.

— Все было великолепно, все-таки с одной женщиной, как бы она ни была хороша, постепенно теряешь вкус.

— Это если любви нет, — вырвалось у Джастина.

Эдмонд проигнорировал его реплику.

— Мы встречались каждый вечер, не могли насытиться друг другом. Я сразу ей сказал, что собираюсь жениться, что это все вроде каникул…

— А зачем? Зачем ты так поступил?

Эдмонд пожал плечами:

— Была возможность. К тому же я пока не женат, после свадьбы я бы поостерегся угрызений совести.

Джастин покачал головой:

— Нет, не поостерегся бы. Потому что свидетельство о браке и кольцо на пальце ничего не меняют. Если изначально не чувствуешь долга перед человеком, то ничто тебя с ним не свяжет.

— Слушай, для чего ты мне это говоришь? Как будто никогда не был на моем месте.

— Не был.

Или все-таки был?

Нет. Он никогда не изменил ни одной женщине. Разве что свои чувства к Саманте раньше предавал.

— Значит, святой. Ладно, я это все к чему: если бы Саманта узнала, она бы точно закатила грандиозный скандал, я бы понял и ее бегство, и нежелание разговаривать. Но она ничего не могла даже заподозрить… Почему она так поступила?

Эта идиотская фраза вывела Джастина из ступора, рассмешила своей нелепостью и разозлила. И в этой веселой злости он почувствовал, что руки развязаны, да и кляпа во рту уже нет.

— Эд, а чего ты так убиваешься?