Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен

момента, когда она решит все окончательно. Это вернулся Ален. Он всегда звонил коротко, словно боялся побеспокоить ее и торопился скорее уйти. Шура и правда мечтала о том, чтобы он ушел. Ей так хотелось, чтобы он не приходил вовсе. Но этого, разумеется, не случилось. Храбро улыбнувшись, она распахнула дверь навстречу долгой ночи – ночи объяснений, далеких от счастья и любви.

Глава девятая. Снежный вечер в Бейоглу

Декабрь 1920 года

С неба хлопьями валил снег, и экипаж, запряженный парой лошадей, резво спускался из Таксима к Пере, поднимая вокруг себя белые вихри. Звон бубенцов и снег, сиявший перламутром в сгущавшихся сумерках, перенесли пассажиров конки совершенно в другое время и место.

В экипаже сидели Тина и Шурочка: они держались за руки, как в детстве, и любовались округой. Вдруг сестры одновременно улыбнулись и посмотрели друг на друга. Шура чуть сжала ладонь Тины. В тот момент обе прекрасно знали, о чем думает каждая из них… Внезапно они перенеслись в Кисловодск, на дорогу до Назрани. Память нарисовала мчавшуюся тройку и сестер, сидящих рядом на сиденьях из телячьей кожи, завернутых в норковый мех, и щурящихся от летевших в лицо снежинок. Столько времени прошло с тех пор…

– Так близко и так далеко… Правда, Тиночка? – прошептала Шура.

Тина прекрасно понимала сестру.

– Да, дорогая, как вчера… Как в сказке, – ответила она, улыбнувшись.

Они вновь посмотрели на дорогу. К тому моменту, когда экипаж приблизился к Галатасарайскому лицею, стало совсем темно. Извозчик остановил лошадей, зажег фонари и, стоило огонькам поглотить первые снежинки, снова прыгнул на место и громко скомандовал: «Но!» Экипаж тронулся.

Его голос развеселил Тину и Шуру. Знакомого «Но!», раздавшегося посреди чужой страны, было достаточно, чтобы напомнить им, что они еще живы и им полагается наслаждаться жизнью.

Снегопад усилился, впитывая в себя звуки и превращая улицу в сплошное синее пятно, а огни отеля «Токатлиан» словно наполняли белые безжизненные снежинки светом и теплом.

– Этот вечер как будто прямиком из детства, – сказала Тиночка.

Шуре же эта ночь напомнила совершенно другую. Она вспомнила тот зимний день 1916 года, когда Сеит показывал ей Москву. Трепетание ее сердца тогда затмевало все остальные звуки мира, а в животе порхали бабочки. Ах, те дни! Те ночи! Тоска по Сеиту заставила ее вздрогнуть.

– Ты замерзла? – поинтересовалась Тина.

– Да, – ответила Шура, вытащив руку из ладони сестры и обняв себя за плечи. – Тоска не греет душу.

Затем она вспомнила, что эти слова ей впервые сказал Сеит, и лишь крепче обняла свои плечи, пытаясь согреться. Шура столько раз разлучалась с любимым, столько раз боялась, что он погиб, ранен и никогда не вернется, но ни разу ей не приходилось тосковать так сильно – ведь он был совсем рядом, и это мучило ее.

– Тоска не греет душу, – повторила она.

Два ангела из эдемского сада, изображенные на потолке экипажа, словно протягивали к сестрам руки, желая обнять их.

Декабрь 1924 года

Падал густой снег. Экипаж Тины направлялся к Галатасарайскому лицею. Пряча руки в муфту, она вспоминала ту самую поездку с Шурой четыре года назад. Память о той ночи была настолько свежа, что когда она посмотрела налево, то словно увидела сидящую рядом с собой сестру – такую же грустную и задумчивую. Она напоминала замершую во времени фарфоровую куклу.

– Ты замерзла?

– Тоска не греет душу.

Хрупкая, нежная, любящая, как ангел, Шура… Тина тогда заметила слезы в ее глазах. После этого короткого диалога сестры молчали до самого конца поездки. В тот вечер Тина не очень хорошо понимала, о чем думала Шура, но теперь знала наверняка. Отчаяние, трудности, тупики, с которыми сталкивается любовь, – она ощущала все это гораздо лучше, чем тогда. Тина почувствовала укол совести. Она ведь не позволяла сестре вовремя открыть свое сердце и не уделяла ей достаточно времени. Хотя Шура не винила ее в этом, Тине казалось, будто сейчас она расплачивается за свою небрежность. Она была всего на год старше Шуры, и теперь ей приходится бороться с теми же трудностями и той же неизвестностью, что когда-то выпали на долю младшей сестры. Внутренний голос не давал ей покоя и требовал что-то сделать, но было уже поздно – Шура выбрала себе совершенно иной жизненный путь и уехала из Стамбула, хотя могла остаться. А все из-за ее всепоглощающей любви к крымскому офицеру Сеиту. Хотя, может, и нет…

Шура увезла в Париж свои тайны. Если бы она осталась, то семья – братья и сестры – могла бы собраться в Стамбуле, вспомнить старые времена и обсудить новые, рассказать друг другу об обидах прошлого, залечить раны, поделиться тоской и грустью. Возможно, тогда они стали бы друг к другу ближе, чем когда-либо. Но они упустили этот шанс. В письмах и поздравительных открытках, которые то и дело курсировали между Стамбулом и Парижем, нельзя было быть достаточно откровенными. Годы, когда у них еще была такая возможность, пролетели в борьбе за лучшую жизнь. Тогда они не знали, что судьба разлучит их снова.

Тина все думала, что сестра очарована Стамбулом так же, как она. Она не ожидала, что Шура уедет так скоро и так внезапно, ведь из двух сестер Тина всегда была более храброй и склонной к авантюрам. Шура ввела ее в заблуждение