Мертвые могут нас спасти. Как вскрытие одного человека может спасти тысячи жизней - Клаус Пюшель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на серию убийств Шипмана, яд считается типичным оружием женщин. И, конечно же, примеров, подтверждающих это, предостаточно. Так, мне запомнился случай, когда женщина подмешала высокотоксичный пестицид тиофос (Е605)[41] своему мужу в пиво. Она знала о привычке супруга первым делом в конце дня делать большой глоток пива прямо из бутылки. В тот вечер, отпив немного из бутылки, он пожаловался, что пиво невкусное, и потребовал новую бутылку. Через десять минут он корчился в конвульсиях и в итоге умер. Впоследствии его жена была осуждена за убийство.
Использовав тиофос в качестве яда, преступница выбрала простой путь: подмешивание токсичного вещества в еду и напитки. Для этого особенно хорошо подходят блюда с большим количеством приправ. Но есть и такие яды, которые практически не имеют вкуса и неразличимы визуально. Но даже они не скроются от наблюдательного взора судебной медицины. Потому что современная аналитика отличается обилием ухищрений. Сегодня токсикологи могут обнаружить практически любое вещество даже в самых ничтожных концентрациях. В этом отношении отравители больше не имеют преимущества и могут быть осуждены так же, как и любой другой преступник.
Мертвые спасают жизнь
Когда ребенок не просыпается
Моя рука тянется к телефонной трубке. Это срочно. И чрезвычайно важно. Но в последний момент я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Звонок, который я должен сделать, лежит камнем у меня на сердце. Я знаю, что побеспокою людей, а им сейчас нужно много любви, поддержки и утешения, но уж точно не разговоры с совершенно незнакомым человеком. Этот звонок станет для них горьким и мучительным.
Супружеская пара проходит через ад. Они потеряли ребенка. Ему было всего четыре месяца, и он прекрасно развивался. Ничто, абсолютно ничто не предвещало смерти ребенка. Казалось, все хорошо, и родители будут наблюдать, как их сын растет, веселится и смеется, будут устраивать ему веселые детские праздники, ходить с ним в зоопарк, утешать его, когда он впервые влюбится… Но сегодня утром они обнаружили своего малыша неподвижно лежащим в детской кроватке. Он перестал дышать. Это травма, оставляющая лишь пустоту в душе, которая может длиться месяцами или даже годами. Жизнь рушится, в нее приходят ужас, печаль и боль.
И теперь мне придется разбередить эту рану просьбой, что ляжет еще одним тяжелым бременем на плечи несчастных родителей: «Мне нужно провести судебно-медицинскую экспертизу вашего ребенка». Конкретно это означает: я собираюсь вскрыть его череп и вынуть мозг.
Мозг – средоточие всего, что делает нас теми, кто мы есть, центр наших движений, мыслей и чувств. Некоторые также считают его вместилищем души. И теперь я собираюсь покуситься на эту святыню? Как можно набраться такой наглости?
Да, мои слова могут воспринять именно так. Я всем сердцем это понимаю. Так что я выжидаю, прочищаю горло и делаю глубокий вдох, прежде чем набрать номер телефона родителей.
Когда я слышу, что они готовы поговорить со мной, я объясняю, что хотел бы получить мозг их ребенка, чтобы разгадать очень важную медицинскую загадку. Я хочу выяснить, что вызывает синдром внезапной детской смерти (СВДС). В случае успеха полученные результаты могут помочь многим другим родителям и их детям. Эти знания могут спасти жизни.
В конце концов тайна была разгадана, но впереди нас ждал долгий и трудный путь.
Но тогда, в конце 1970-х годов, я был всего лишь молодым начинающим судмедэкспертом в Гамбурге. И только в этом городе ежегодно от СДВС умирают от 30 до 40 детей. Это основная причина младенческой смертности. Для родителей гибель ребенка всегда оказывается самым настоящим потрясением. Они укладывают в кроватку здорового, сытого, счастливого малыша. А через несколько часов его дыхание останавливается. Жизнь покидает тело, и никто не знает почему.
Мертвые дети, отчаявшиеся родители, глубоко опечаленные братья и сестры – мы хотим, чтобы страдания закончились. Для этого нам нужна точная информация, необходимо сразу тщательно исследовать мозг умерших детей. Здесь должна быть задействована судебная медицина, а вместе с ней и другие научные дисциплины.
Я уже был знаком со строением человеческого мозга. Во время учебы в Ганновере я ассистировал на курсах вскрытия, помогая сокурсникам осваивать анатомию. Один из моих профессоров, нейроанатом, многое рассказал мне о мозге. Он подозревал, что за внезапную детскую смерть ответственны клеточные изменения в стволе мозга. Сам он занимался исследованием этой области головного мозга, где и находится дыхательный центр. Однако для этого ему были нужны как можно более свежие органы, то есть мозг младенцев, умерших несколько часов назад от СДВС.
Это и стало моей задачей. Как судмедэксперт, я должен извлекать мозг мертвых младенцев, чтобы можно было детально проанализировать его структуру и ответвления. Конечно, для проведения вскрытия мне требуется согласие родителей. И очень срочно. Возможно, это звучит довольно жутко и немного напоминает историю Франкенштейна, но с научной точки зрения все вполне обосновано.
Так что я приступаю к работе, как только мне сообщают о соответствующем случае, а труп передают в Институт судебной медицины. Я обращаюсь к людям, пребывающим в состоянии глубочайшей скорби. И я знаю, что причиню им страдания, когда попрошу о вскрытии черепов их мертвых детей. Я сам впервые стал отцом всего за несколько месяцев до этого. Моя дочка как раз в том возрасте, в котором этот малыш ушел из жизни. Мой ребенок здоров, и после работы я снова смогу ее обнять. Мой дом – это идеальный мир. Но в мире родителей, к которым я обращаюсь, больше не осталось ничего. Их мир лежит в руинах.
Я полон сострадания. Но также я врач и ученый. Задаю вопросы, докапываюсь до сути вещей. Для судмедэксперта смерть всегда является вызовом, и, приняв этот вызов, он может помочь как можно большему количеству ныне (или в будущем) живущих людей.
Когда родители дают мне свое согласие – как в этом случае, – я чувствую глубокую благодарность. Но тогда нельзя терять время.
Сотрудник судебно-медицинской экспертизы