Няня по контракту - Ева Ночь

— Ань, ты как? — спросил Димка, останавливаясь возле машины. — Быстро по местам! — рыкнул он на сыновей. Те как шёлковые — шасть — и нет их. Никаких споров и гундежа.

Ромка несчастный, зарёванный. Но мне почему-то больше жаль Медведя. Он ведь по-настоящему никогда не улыбается. Вечно хмурый и вечно ему прилетает. Медведь, конечно, достоин трёпок, но я почему-то думаю, что хорошего бы ему тоже отсыпать не мешает. Чтобы он смеялся радостно. Он же тоже совсем малыш — восемь всего. А уже как старичок…

— Ань? — Димка в лицо мне заглядывает с тревогой.

— Всё хорошо, — вру ему. — Я задумалась. Ставь уже меня на землю, пойду к мальчишкам.

— Не хочу, — шепчет Иванов, и начинается марш. Нет, вальс. Или ламбада. Это мурашки танцуют по телу от Димкиного шёпота, от взгляда его пронзительного. Вцепиться бы в Иванова и никуда не отпускать, но мы не одни. Не знаю, как он, а я помню. Что бы Иванов обо мне ни думал, я ответственная.

— Хочешь не хочешь, а надо, — сурово сжимаю я губы и командую: — Давай, Иванов, ты можешь. Сделай усилие.

Он смотрит на меня с сожалением и злится. Он думал, я сейчас выпрыгну перед ним из джинсов от счастья? Не дождётся.

— Ты хоть бы спасибо сказала, Ань.

Я наконец-то обретаю почву под ногами. Хоть Димка и злится, но ставит меня вполне бережно.

— Ах, да! — щёлкаю я пальцами и кланяюсь в пояс, не забыв рукой асфальт подмести. — Большое человеческое спасибо!

— Хамишь, Варикова, — голос у Иванова грустный. Я стараюсь на этом не зацикливаться. Мне и так паршиво. Да, нахамила. Каюсь. А иначе приклеюсь к нему и не отлипну. А мне такой хоккей не нужен. Я выжить хочу, квест пройти, работу получить. За это и нужно цепляться всем, чем только можно. За Иванова — нельзя.

Я ныряю в машину. Рядом со мной — Медведь. Руки на груди сложил. Нос у него раздулся. За этим змеем дурацким о Мишке никто и не вспомнил.

— Давай в поликлинику заедем, — прошу Иванова. Тот аж подскакивает:

— Тебе что, плохо, Ань?

Мне зашибись. Но только нужно держать дистанцию. Чем дальше, тем безопаснее.

— Мишке пусть нос посмотрят. А то как-то нехорошо выглядит. Лишь бы не перелом.

— Вот ещё! — подпрыгивает возмущённо Медведь. Они с Ивановым похожи — жуть. У них даже жесты одинаковые. — Всё у меня нормально!

— Ты со старшими не спорь, — кидает строгий взгляд Димка. — Нам лучше видно. У нас свой врач, Ань, — душевно поясняет мне отец семейства. — Сейчас позвоню, нас быстро примут.

Ну, да. Я как-то забыла, что у них другой уровень. Но это даже хорошо.

Медведь фырчал и злился, кидал на меня гневные взгляды, но меня этим не прошибить. Я девушка закалённая. А после дуба мне уже ничего не страшно. Ну, почти.

— Мифка, — сказал Ромашка после очередного Мишкиного прыжка, — пиццы хочется. Ты бы не сопротивлялся. А то голодными останемся. Баб Тоня наестся, а мы застрянем. А потом папа ещё морали тебе читать примется, ты его рассердишь — и никакого кафе. А дома пиццы нет, между прочим.

Золотые слова! Я умилилась. Какой не по годам разумный ребёнок!

— Предатель! — сверкнул глазами старший брат, и Ромка совсем сник. Кидал виноватые взгляды на нас, на Мишку, вздыхал тяжко и снова был готов расплакаться.

— Я тоже голодная, — поддержала я младшенького, — но если папа нам не даст пиццы, мы что-нибудь обязательно придумаем.

— Ты умеешь пиццу печь? — встрепенулся ребёнок, а я вздрогнула, представив, как пытаюсь воевать с тестом. Из готового на стол накрывать у меня гораздо лучше получалось.

— Не умеет, — сдал меня Иванов с потрохами. Иногда мне кажется, что можно и не иметь такую слишком хорошую память. Особенно там, где дело касается моих недостатков. — Но без пиццы никто не останется, я ведь обещал. А когда даёшь обещание, нужно его исполнять.

Димкины слова Ромашку слегка успокоили, но Мишка продолжал дуться, поэтому счастье у младшего Иванова полным быть не могло.

— Ушиб, — констатировал дяденька-доктор, осмотрев многострадальный нос Медведя. — Что же вы дерётесь, молодой человек? — поинтересовался он, качая головой.

— Так получилось! — вздохнул нарушитель спокойствия. — Я больше не буду!

— Хотелось бы в это верить, — пробурчал Димка, отключая телефон: его доставала Антонина Викторовна, беспокоясь, где это мы застряли.

— Позвоню Ире, пусть без нас начинают, — попыталась я вернуть Иванову хорошее расположение духа.

— Ира, может, и начнёт, — мрачнел почему-то Дмитрий Александрович по мере того, как мы приближались к пункту нашего назначения, — а бабуля не станет, всем мозг вынесет, пока мы доберёмся.

Он ошибся.

— Я вела себя хорошо! — заявила баб Тоня, как только мы наконец-то прибыли. — Селена соврать не даст!

— Всё хорошо, котики, — кивнула та, и я впервые увидела, как она улыбается. Видать, бабушка и впрямь проявила чудеса послушания.

— Ну, наконец-то все в сборе! — бодро прокричала раскрасневшаяся Ирка. — Мы тут уже всяких вкусностей присмотрели, меню изучили, по соку выпили.

«Нас слишком много», — подумала я, когда мы наконец-то с детьми уселись за стол, а перед этим сходили в туалет, вымыли руки и умыли Медведя, который сопротивлялся, как лев, доказывая, что он уже взрослый, что «и так сойдёт» и вообще здесь вода холодная.

— Как в былые времена, — сказал Димка, что уселся со мной рядом. — Помнишь?

Я, конечно же, помнила. И вот этот его взгляд пламенный, и голос его низкий. И пальцы, что якобы невзначай сжали мою руку под столом.

Я снова забыла о дистанции, но пересаживаться сейчас было глупо, поэтому решила я рискнуть. Спросить у Иванова кое о чём, пока все заняты едой и разговорами: их как будто прорвало, обсуждали мой великий подвиг.

Но спросить я не успела. Даже воздух в лёгкие набрать не получилось.

— Дима? — раздался над нами очень красивый женский голос. — Какая неожиданная встреча!

Это ещё кто?! — задалась я вопросом, чувствуя, как волосы на загривке встали дыбом, словно ирокез индейца. Ну, маленький такой ирокезик, понятный только мне одной.

О, да. Ну очень неожиданная встреча. Судя по всему, прошлое не отпускало не только меня.

Анна

Мне не нужно поднимать глаза, чтобы понять, кто беспардонно врывается в наше с Ивановым жизненное пространство. А я только что позволила себе на миг вообразить, что у нас оно может быть — нечто общее, спустя много лет. Через время и расстояние, через боль и непонимание. Хотелось в это верить, но вот же оно — всё то же прошлое, что догнало и стоит, благоухая духами, излучая радостную улыбку.

— Здравствуй, дорогой, — воркует Кристина и склоняется, чтобы поцеловать Иванова в щёку.