В плену безудержных желаний - Энни Уэст

Это была его судьба и путь в жизни.

Но ее боли это не могло уменьшить. Мужчина, которого она любила, отверг ее потому, что его народ решил, что она недостаточно хороша, чтобы быть рядом с ним.

Тори повернулась и отошла от окна.

Ашрафу хотелось остановить ее и притянуть к себе… Он не сделал ни того ни другого. Он знал, что, если он прикоснется к ней, все его благие намерения рухнут и он не сможет ее отпустить.

Он сглотнул и почувствовал жгучую боль, словно по горлу скользнул песок.

Это была цена, которую ему придется заплатить, чтобы отпустить ее. Единственную женщину, которую он любил.

И это дало ему силы удержать себя на месте.

Он любил Тори. И смотреть, как она борется с его решением, было мучительно. Даже больше, чем знать, что утром к тебе может прийти смерть.

На что это будет похоже — провести остаток жизни без Тори?

Жжение в горле достигло груди, отдаваясь острой болью при каждом вдохе.

Но он должен был ее защитить. Почему-то он полагал, что они встретят скандал вместе. Что с его известным прошлым основной удар будет направлен против него, а Тори представят как жертву его распущенности. Он не думал, что…

Он нахмурился. Что это?

Тори стояла к нему спиной, повернувшись в сторону внутреннего дворика. Ее плечи были расправлены, но голова опущена. Пока он смотрел на нее, по ее телу пробежала еще одна волна дрожи.

Через мгновение он был уже рядом, его руки взлетели, но так и не коснулись ее плеч.

— Тори… что с тобой?

Глупый вопрос. Но как ее успокоить?

— Это имеет значение?

Ее ровный голос заставил его почувствовать себя еще хуже… если только это было возможно. — Это моя вина. Я не должен был допустить, чтобы такое случилось.

— Не должен был что? Предложить мне брак? Усыновить Оливера? — Она помолчала. — Можешь не отвечать. Ясно, что ты сожалеешь и о том и о другом.

— Нет! — Его пальцы сжали ее плечи, и он скрипнул зубами, борясь с желанием притянуть ее к себе. Обнять в последний раз. — Ты не можешь так думать.

— Есть много вещей, которые ты можешь контролировать, но только не мои мысли.

— Просто будет лучше, если мы расстанемся. — Как бы он хотел, чтобы был какой-то другой способ!

— Для кого лучше? Для тебя? Во всяком случае, не для меня или Оливера. — Она стряхнула в плеч его руки и повернулась к нему.

Ашраф смотрел в глаза, блестящие от слез. Впервые он чувствовал себя неудачником. Именно таким, каким всегда считал его отец.

На единственную женщину в мире, которую он хотел защитить, он обрушил позор бесчестия. Вид ее, стоящей на краю боли, лишал его решимости. — Не лги, Ашраф. Просто скажи, что это слишком рискованно для твоей короны — взять женщину с незаконнорожденным ребенком, даже если он и твой сын.

Ее дыхание вырывалось со свистом, глаза сузились.

— Это ведь так, верно?

На мгновение ее глаза широко открылись, как это бывает у жертв случайного выстрела. В какой-то момент — момент неверия — перед тем как упасть на землю. Но Тори не упала. Она повернулась и направилась к двери.

— Мне не нужно много времени, чтобы собраться. Мы уедем сегодня же.

Именно этого он хотел. Для нее это было бы лучше всего. И в то же время…

— Постой!

Она продолжала идти — голова поднята, плечи откинуты, — но вдруг споткнулась и едва удержала равновесие.

Его сердце сжалось.

— Тори.

— Здесь не о чем говорить.

Но им было о чем говорить. И этого что-то было так много, что он просто не знал, с чего начать. Он встал между ней и дверью, преграждая ей путь.

— Дело не в том, что я хочу защитить свою позицию, а в том, что я хочу защитить тебя.

— Ты не защищаешь меня. Ты меня выгоняешь. Его сердце, тот орган, на который он привык не обращать внимания, стучало все сильнее.

— Если тебя здесь не будет, они переключатся на меня. Как они всегда это делают. Ты не будешь их мишенью.

Молчание длилось так долго, что можно было подумать, что она просто хочет закончить разговор.

Наконец она моргнула, словно лунатик, пробудившийся от долгого сна.

— Так, значит, эти статьи не о тебе?..

— Отчасти обо мне, но…

Самые злобные из них представляли это таким образом, что он якобы попал в сети к алчной женщине, которая может проходить сквозь мужчин, как рыба сквозь воду.

— Что тоже представляет тебя не в лучшем свете.

Не в силах устоять, Ашраф схватил ее за плечи и притянул к себе.

— Сколько раз это повторять? Я привык к такой репутации. Это ты, кого я пытаюсь защитить. Если ты уедешь, тебе не придется всего этого терпеть.

Ее глаза округлились. Она отступила, пытаясь освободиться.

— Ты это серьезно?

— Конечно, серьезно!

Он увидел, как она моргнула, и только тогда понял, что повысил голос. А этого он никогда не допускал. Его отец, когда был раздражен, кричал на всех — на него, на слуг, даже на кошку.

Ашрафа передернуло. Еще один признак, что он теряет контроль.

— Скажи мне, что они говорят.

Сначала он отказался, но Тори настаивала. Когда он закончил, она покачала головой, и Ашраф понял, что он был прав, желая, чтобы она уехала. Если бы только у него хватило сил…

— Ты действительно высылаешь меня, чтобы пресса не могла до меня добраться?

Он сделал глубокий вдох.

— Это не высылка. Это…

— Не высылка? Уехать от человека, которого я люблю, — это не высылка?

Внутри у него все замерло. Он сглотнул.

— Ты не любишь меня.

Это было невозможно. Даже мать его не любила, сбежав с любовником и оставив Ашрафа на попечение человека с каменным сердцем.

— Почему? — Улыбка Тори дрогнула, как и ее сердце.

Он тряхнул головой, не желая облекать это в слова. Слишком рискованно. Тем не менее — вероятно, впервые в жизни — ему надо было открыться, хотя это и делало его уязвимым.

— Потому, что я еще никогда так сильно ничего не хотел. А жизнь научила меня не ожидать слишком многого.

— Ты бедный, обманутый мальчик…

Она дотронулась ладонью до его щеки, и все напряжение ушло из его легких. Одно прикосновение — только одно прикосновение — смогло сделать это.

— Наверно, я влюбилась в тебя сразу, как только мы встретились.