Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин

В этих условиях, естественно, следовало думать, кто же будет следующим президентом страны. 22 марта 1998 года Березовский в программе «Итоги» сказал: «Главный мой интерес — выборы-2000. Интерес в том, чтобы обеспечить преемственность власти, чтобы новая власть строила свой успех не на эксплуатации тяжелейших ошибок предыдущей, а на развитии позитивов. Ошибки — развал СССР, силовые действия против парламента, Чечня, проведение реформ путем тяжелейшего социального напряжения, попытка силового решения перед выборами 1996 г. Ельцин в 2000 г. не избираем. Зюганов, Лужков, Лебедь не в состоянии обеспечить преемственность власти. Черномырдин сделает власть преемственной, но избираем ли он?»

Заметим, что под понятием преемственности понималась, скорее всего, подконтрольность так называемой «Семье».

Семья (пока без кавычек) играла в жизни первого российского президента далеко не последнюю роль. Если верить ему самому и даже многим его политическим противникам, Ельцин был хорошим семьянином. Настолько, насколько хорошим семьянином можно быть ответственный партийный работник, да еще и добросовестный, отдающий себя работе. «Я знаю, — писал Юрий Скуратов, — что в Свердловске он никогда никого из своих родственников не подпускал к служебному столу, все вопросы решал только сам — домашние всегда старались держаться от него на расстоянии, вернее, он держал их на расстоянии» [218].

Семья официально признавалась партией как ячейка общества, но так же официально партийцы должны были думать прежде всего о партии. Была тогда песня с почти такими словами: «Прежде думай о партии {51}, а потом о себе». К началу 90-х годов все сильно изменилось. К тому времени популярность Горбачева пала довольно низко, инев последнюю очередь благодаря его супруге Раисе Максимовне {52}. «Людей раздражало и то, что в эти во многом пустые поездки Горбачев брал с собой супругу. Раздражало ее постоянное желание как-то выделиться, обратить на себя внимание — в манере одеваться, вести себя. Писем по этому поводу шло множество — в газеты, на телевидение», — писал Владимир Медведев [219], руководитель охраны Горбачева.

Ельцин это хорошо понимал, написав: «Мне не хочется быть злорадным, говорить какие-то обидные слова ей «вслед». Но я прекрасно знаю, что именно с горбачевской поры отношение у наших женщин к «первой леди» особое, раздраженное» [220]. Наверное, бабы завидуют друг другу, могут сказать некоторые. Но автор настоящей книги слышал такие же речи от мужчин — офицеров госбезопасности еще до 1991 года. Обычно плоховато воспринимаются жены верховных правителей в России, если они начинают играть собственную игру на политическом поле страны. Видимо, в данном случае супруга должна знать свое место.

Ельцин такую ошибку в «женском» вопросе делать, казалось бы, не собирался. Но дело не в том, что он подстраивался под вкусы толпы. Просто эти вкусы соответствовали его взглядам. Ельцин не был Горбачевым, своих женщин в публичную политику он пускать не спешил.

Первоначально они вообще были как при Домострое. Вот так выглядел домашний прием первого секретаря регионального комитета КПСС: «Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его, переобували. Он только руки поднимал» [221]. У первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС, ставшего последним президентом СССР, дома все было по-другому.

Впрочем, у Президента РФ все, разумеется, тоже изменилось с тех пор, как он перестал быть главой парторганизации Свердловской области. Кидаться раздевать, и переобувать его родным уже не нужно было.

Постепенно, вероятно, более всего под влиянием тех окружающих, которые были особенно усердны в холуизме {53}, члены семьи первого российского президента начали смотреть на вещи по-другому.

«Испытание «властью», к сожалению, выдерживают немногие. По крайней мере, в нашей стране» [222]. «Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение» [223]. Преклоняются чаще не потому, что шеф требует, а потому, что хочется ему услужить, заслужить похвалу и подачки. И в преклонении чаще виноваты те, кто кланяется, а не те, кому поклоны предназначаются.

Постепенно шло формирование того, что стали называть «Семьей», т. е. узкого круга родственных и очень близких друг другу лиц в окружении Ельцина, которые сильно влияли на управление страной.

По мнению Юрия Скуратова: «...Если бы его не подвело здоровье, он никогда бы не допустил семью к рулю, к рубке управления государством» [224].

«У Ельцина есть объективные основания говорить о своей неподкупности. Еще в «доисторические» времена он занял высший пост в российской исполнительной власти с совершенно ничтожными по нынешним меркам финансовыми затратами. Ельцин за свое попадание в Президенты не обязан (во всяком случае, эксклюзивно) ни одной из действующих тогда еще «в советском прообразе» финансово-промышленных группировок. Есть предприниматели, имеющие немалые «заслуги» в глазах семьи Ельцина, но ни один российский или зарубежный бизнесмен не может считать нынешнего Президента своим «положенцем». В этом — уникальность Ельцина» [225].

«...Борис Николаевич собственноручно ни у кого не взял даже цента, — соглашался Кирилл Столяров, но тут же добавлял: — Правда, в моей памяти по аналогии всплыла колоритная фигура В. Мжаванадзе, в шестидесятые годы бывшего кандидатом в члены Политбюро и первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Сей простодушный предшественник Э. Шеварднадзе по заслугам слыл неподкупным партийногосударственным деятелем и, поверьте на слово, за всю жизнь ни разу не польстился на деньги. Зато их жадно брала жена Мжаванадзе, смотревшая на пачки сторублевок и ювелирные изделия, как мышь на крупу. Получив завидную по тем временам мзду, мадам перед исполнением супружеских обязанностей внушала Василию Павловичу, кого куда назначить, а тот безропотно потакал кадровым капризам своей благоверной. Думаю, что применительно к Ельцину медосбором занималась не жена, а кто-то другой, благо семья у Бориса Николаевича большая и дружная» [226].