Это по-настоящему - Эрин Уатт

– Э-э-э… нет, ты не говорила.

На языке у меня крутятся вопросы в духе: «Как оно вообще? Тебе понравилось?» Пейсли совершенно не понравилось, и я думаю, что она хотела бы отменить ту ночь, чтобы ее словно никогда не было. А УУ хочет, чтобы я отдалась ему прямо сейчас, а я не хочу. И даже не знаю, захочу ли когда-нибудь.

– Джастин до сих пор не может спокойно слушать эту песню.

Мы молча смотрим друг на друга, а потом начинаем хохотать. Я представляю себе Джастина – огромного мускулистого полузащитника – возбуждающимся от того, как Окли поет тихим хриплым голосом: «Сделай… сделай… сделай ей приятно». И это так смешно, что у меня выступают слезы на глазах.

– А кто еще об этом знает? – выдавливаю я, пытаясь отдышаться.

– На самом деле, все, – сознается Кики. – Как-то раз она случайно зазвучала в раздевалке, и у Джастина встал. Неделю назад Керк Грэм дразнил его по этому поводу за обедом.

– Может, я уговорю Окли дать концерт для вас двоих, – улыбаюсь я.

– Боюсь, Джастин такого не переживет, – хихикает Кики.

Интересно, что Окли сказал бы об этой истории? Наверное, презрительно посмеялся бы. Сам-то он, вероятно, может испытать возбуждение, только лежа в бассейне, наполненном стодолларовыми купюрами, когда вокруг скачут модели Victoria’s Secret.

Кики помогает мне надеть эту практически балетную юбку, которая, несмотря на свой объем, на удивление мягкая. Кроме того, она заставляет меня напихать ватных шариков в туфли, пока они, наконец, не начинают сидеть нормально. Затем мы идем вниз, и я тренируюсь ходить в них, дефилируя из одного конца гостиной в другой.

– Ты не против, если я подожду, пока Окли приедет? – Она присаживается на мягкое кресло возле окна.

Мое сердце сжимает невидимая ледяная рука. Это было папино любимое кресло. И если бы он был жив, я не была бы разодета как балерина в ожидании постановочного свидания. А была бы в университете Южной Калифорнии вместе с УУ, изучала бы… понятия не имею, что. Но папа бы что-нибудь придумал. Или мама. Или они вместе.

Но теперь я в совершенной растерянности.

– Конечно, – мрачно говорю я.

К счастью, Кики так возбуждена предстоящим появлением Окли, что не замечает отсутствия у меня энтузиазма.

– А какой он?

– Кто? Окли?

– Нет, мэр Лос-Анджелеса. – Она закатывает глаза. – Ну конечно, Окли!

Грубиян, который даже не может дать мне свой номер телефона, хотя мы должны встречаться целый год. Который только и хочет, чтобы все обращали на него внимание, постоянно издевается над УУ, хотя даже с ним незнаком, до крайности эгоистичен и вообразил, что мне нравятся его мускулы.

А еще он думает, что лучше остальных людей, потому что ни одна нормальная девушка его не выдерживает. Хотя… когда он рассказывал про вещи, которые делают его фанаты, я подумала, что, может, он в чем-то прав.

И эта странная история с отношениями с отцом, в которых явно что-то не так. К тому же я заметила, как он трогает мои волосы. Меня беспокоит, что я должна рассказать об этом УУ: мы были одни, а Окли не должен до меня дотрагиваться, когда мы остаемся наедине. Даже до волос. У меня от этого возникает странное чувство.

Но я не рассказываю ничего Кики – у нас не настолько близкие отношения, чтобы я могла без стыда поделиться с ней своими сокровенными мыслями, не боясь столкнуться с осуждением. Я не уверена, есть ли вообще человек, с которым у меня такие отношения. Так что я просто говорю:

– Я еще не слишком хорошо его знаю.

Она живо кивает, словно ей все понятно:

– Да, когда не знаешь человека с детства, все по-другому. Иногда мне кажется, что мы с Джастином знаем друг о друге слишком много. Из-за этого ты бросила УУ?

– Я не бросала УУ! – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, все так думают?

Она смотрит на меня недоверчиво:

– Ты же встречаешься с Окли Фордом. Ни за что не поверю, что это УУ тебя бросил.

– Но с Окли-то мы познакомились уже после расставания!

Я морщусь. УУ будет недоволен. Он не любит выглядеть неудачником в глазах своих друзей. Отсюда и условие, что я не должна обвинять его в изменах. Но это еще хуже. УУ не захочет, чтобы все считали, будто я его бросила ради знаменитого красавчика.

– Тогда почему вы расстались? Он тебе изменил? Или он тебя бросил из-за того, что ты не стала вместе с ним поступать в универ?

О черт! Я не знаю, что ей ответить, но тут у меня звонит телефон, и я тут же поднимаю трубку, даже несмотря на то что на экране написано: «Номер скрыт». Сейчас я готова принять спасение даже из рук телефонного спамера.

– Алло?

– Тай приедет за тобой в полдевятого.

Только через несколько мгновений я осознаю, что это Окли.

– Сегодня?

– Нет, завтра утром, – саркастически говорит он. – Сегодня, конечно.

– Но… во сколько мы тогда вернемся?

– Тебе что, пять лет?

Чувство теплоты, которое, возможно, зародилось во мне благодаря чудесному спасению, немедленно умирает в муках. Я поворачиваюсь спиной к Кики, которая увлеченно смотрит в окно в надежде на скорое прибытие Окли Форда, и шиплю в трубку:

– А ты всегда так с людьми разговариваешь?

– Ну, вообще, да.

Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться.

– Куда мы пойдем?

– На закрытую вечеринку. Тебе понравился подарок?

Я удивленно моргаю: он что, сам выбирал?

– Не особо.

– Другого я не ожидал.

14

ОНА

– Ты же вроде говорил, что мы идем на вечеринку. – Я с тревогой пытаюсь что-нибудь рассмотреть сквозь тонированные стекла на заднем сиденье «кадиллака эскалейд». – Что это за место?

За рулем Тайрис, и он только что остановил машину на какой-то с виду индустриальной улице на юге Лос-Анджелеса. Раньше я никогда здесь не бывала. Слышна музыка, но на здании нет никакой вывески, только черная металлическая дверь, которая выглядит довольно загадочно.

Окли строит раздраженную мину:

– Это клуб.

– То есть мы не идем на вечеринку.

– Это и есть вечеринка. В клубе. Какая часть из этого тебе непонятна, детка?

Я с яростью смотрю на него:

– Не надо вести себя так, будто я тупая. И не зови меня деткой.

Он ухмыляется.

Как же мне хочется ему врезать! Мне все равно, что он платит кучу денег за этот спектакль и что прямо сейчас он потрясающе выглядит в этих вытертых джинсах и зеленой футболке, которая обтягивает его тело, как вторая кожа. Все это совершенно никак не отменяет того, что временами он бывает отъявленным мерзавцем.