Горбун лорда Кромвеля - К. Дж. Сэнсом

Я вопросительно посмотрел на монаха.

— Он лежал совершенно прямо, — задумчиво произнес брат Гай. — После убийства в монастыре было много разговоров о том, что снести человеку голову одним ударом чрезвычайно трудно. При помощи кухонных ножей, даже самого большого из них, такого не сделаешь. Именно поэтому многие братья подозревают, что тут не обошлось без колдовства.

— Но при помощи какого орудия можно отрубить голову стоящему человеку, вот в чем вопрос? — Я обвел глазами своих спутников. — Я полагаю, преступник действовал не топором, у топора слишком толстое лезвие. А тут нужно тонкое и чрезвычайно острое такое, как у меча. Что ты скажешь, Марк? Ты ведь у нас знаток оружия.

— Думаю, вы правы, — заявил Марк. — Похоже, убитому повезло, — добавил он с нервным смешком. — Лишь короли и представители высшей знати удостаиваются чести быть казненными при помощи меча.

— Да, ибо острое лезвие дарует быстрый конец.

— Я слышал, Анне Болейн отрубили голову мечом, — добавил Марк.

— Значит, смерть эмиссара Синглтона походила на смерть королевы-ведьмы, — прошептал брат Гай, осеняя себя крестом.

— Именно это мне и пришло в голову, — вполголоса сообщил я. — Я уже говорил вам, что мне однажды довелось видеть, как отсекают голову. И это была голова Анны Болейн.

Мы ждали на воздухе, пока брат Гай закроет склеп. Снег валил густой пеленой, мохнатые белые хлопья кружились в воздухе. Пушистый белый ковер уже прикрыл землю.

— Хорошо, что снегопад не застал нас в пути, — заметил Марк.

— Да, но, надеюсь, нам предстоит вернуться, а если снегопад в самом ближайшем времени не прекратится, дороги превратятся в месиво. Возможно, нам придется отправиться в Лондон морем.

Брат Гай, закончив возиться с ключами, присоединился к нам.

— Сэр, нам хотелось бы завтра предать земле тело несчастного эмиссара Синглтона, — сказал он. — Братья переживают, что останки его до сих пор не могут обрести покоя.

— А где вы собираетесь похоронить его? Насколько мне известно, у него не было родственников, так что вряд ли кто-нибудь пожелает перевозить его в семейный склеп.

— Если вы не возражаете, мы похороним его здесь, на мирском кладбище.

— Думаю, надо предать его земле, не откладывая, — кивнул я. — Я уже видел все, что мне надо. И это зрелище крепко отпечаталось в моей памяти. Боюсь, даже слишком крепко.

— Да, сэр, и осмотр тела натолкнул вас на множество важных соображений.

— Но все это лишь догадки и домыслы.

Сейчас, когда брат Гай шел рядом со мной, я ощутил, что от него исходит слабый приятный запах, напоминающий аромат сандалового дерева. В отличие от прочей братии лекарь, как видно, отнюдь не считал зловоние добродетелью.

— Я сообщу отцу аббату, что необходимо сделать приготовления для похорон, — сказал он со вздохом облегчения.

Тут церковные колокола оглушительно загудели, заставив меня содрогнуться.

— Никогда прежде я не слыхал такого громкого звона, — заметил я. — Еще подъезжая к вашей обители, я обратил внимание на то, что колокола у вас какие-то особенные.

— Просто они слишком велики для такой невысокой башни, — пояснил брат Гай. — Впрочем, у этих колоколов и в самом деле занятная история. Прежде они висели в одном из древнейших соборов Тулузы.

— И почему же их сняли оттуда?

— О, им выпала сложная судьба. Собор был разрушен во время одного из арабских набегов. Колокола арабы захватили с собой в качестве трофея. Впоследствии, когда Испания вновь стала христианской, колокола эти обнаружили в Саламанке. Их передали в дар монастырю в Скарнси, который тогда только что открылся.

— Все это очень интересно, но, думаю, вам неплохо было бы обзавестись другими колоколами, поменьше.

— Мы уже привыкли.

— Боюсь, я никогда не привыкну к подобному грохоту.

На губах брата Гая мелькнула печальная улыбка.

— Что ж, всему виной мои арабские предки. Ведь это из-за них колокола попали сюда.

Когда мы вошли во внутренний двор, монахи длинной вереницей покидали церковь. Картина эта глубоко запечатлелась в моей памяти: почти три десятка бенедиктинцев в черных одеяниях друг за другом пересекают каменный двор. Руки у всех спрятаны в рукава, капюшоны подняты, чтобы защититься от снега, который бесшумно падал, покрывая плечи идущих пушистыми белыми воротниками. Разноцветные отблески освещенных церковных окон падали на процессию и на припорошенные снегом камни монастырского двора. Это было на редкость красивое зрелище, и неожиданно для себя самого я почувствовал, что тронут до глубины души.

Брат Гай отвел нас в комнату для гостей и, пообещав вскоре вернуться, чтобы проводить нас в трапезную, удалился. Мы стряхнули снег с плащей, а потом Марк выдвинул свое узкое ложе и растянулся на жестком тюфяке.

— Сэр, значит, вы полагаете, что Синглтона убил человек, вооруженный мечом? Но как он это сделал? Подкараулил его в кухне и незаметно подкрался сзади?

Я принялся распаковывать свою дорожную сумку, раскладывая книги и бумаги.

— Возможно, — откликнулся я на вопрос Марка. — Но меня занимает другое: что понадобилось Синглтону на кухне в четыре часа утра?

— Наверное, именно там он назначил встречу с кем-то из монахов. Помните, он говорил об этой встрече привратнику?

— Да, это наиболее вероятное объяснение. Кто-то договорился встретиться с Синглтоном в кухне, скорее всего, пообещав сообщить некие важные сведения. А когда тот явился, его убили. Или, точнее сказать казнили. Потому что мне произошедшее чрезвычайно напоминает казнь. Согласись, вонзить ему нож в спину было бы куда проще, чем отрубать голову.

— Судя по всему, покойный Синглтон обладал изрядной силой, — заметил Марк. — Хотя теперь, когда его голова красуется рядом с телом, об этом трудно судить.

Марк рассмеялся, явно нарочито, и я понял, что увиденное в склепе произвело на него не менее гнетущее впечатление, чем на меня самого.

— О его силе ничего не могу тебе сообщить. А вот то, что он принадлежал к тому разряду законников, к которому я питаю глубокое презрение, могу сказать со всей определенностью. Синглтон не знал законов и не уважал их. А те, что знал, зачастую пытался вывернуть наизнанку. Действовал он при помощи запугивания и обмана, при случае не чурался и подкупа. Но, разумеется, при всем этом он отнюдь не заслужил столь жестокой расправы.

— А я и забыл, что в прошлом году вы присутствовали при казни королевы Анны Болейн, — сказал Марк.

— Я бы тоже хотел об этом забыть.

— Но сегодня то, что вы были очевидцем этой казни, сослужило вам добрую службу.

Я кивнул и добавил с усмешкой: