Медицинская академия им. Макоши. Спецкурс - Елена Кутузова

Но этого просто быть не может! Старейшина был с князем в хороших отношениях, помощи просил…

А просил ли?

Я прислушалась к тому, что рассказывали воины. Видела, как показывали стрелы

— и первую, и вторую. Одинаковые оперения и наконечники подсказывали, что сорвались они с одной тетивы. А доказательством послужил тул, полный точно таких же стрел. Его отняли у Лукоши, когда тот в кустах прятался.

— Антонина! — Я вздрогнула от прикосновения. Баба Яга взглядом указала на середину Капища. — Расскажи все, что знаешь, все, что видела. Не утаивай ничего.

Я и не думала. Но говорить, когда на тебя смотрят несколько десятков внимательных глаз не так-то легко. Это даже хуже, чем насмешки одноклассников, когда не учила, а отвечать приходится у доски.

Но куда тяжелее было вспоминать. Улыбку князя, то, как он поводил плечами, когда был недоволен, как наклонял голову, если что-то привлекало его внимание… Слова застревали в горле, больно его царапая.

— Не волнуйся, — послышалось спокойное, — Просто расскажи.

И я рассказала. Как Зареслав выкрал меня прямо из-под носа Бабы Яги, как прятал в тереме, как просил помощи. О его заботе и честном отношении. О трудностях похода и…

О битве рассказать не смогла. Горло перехватило железной удавкой, слезы болезненно покатились из глаз.

Но жрец был неумолим. Он заставил рассказать обо всем. И о стрелах, и о попытках удержать князя в этом мире, и о его смерти.

В этот момент стало ясно, что будь у меня хоть немного знаний, хоть толика умений… у Зареслава мог появиться шанс.

Но об этом сказать уже не дали, отправили на место. Когда проходила мимо Лукоши, тот вскинул голову и прошипел:

— У-у-у, злыдня! Из-за тебя все.

И плюнул.

От скорой расправы его спасло положение подсудимого и жрец, вставший на пути дружинников.

Дальше все было как в тумане. Воины выходили один за другим, что они говорили, проплывало мимо. Я не понимала, хотя и пыталась слушать.

А когда замолчали, вперед выступил жрец.

Стоя возле священного огня, он воздел руки к небу.

С дуба трижды прокричал ворон. Я охнула — никогда не видела таких больших птиц. А Баба Яга взглянула в небо и оттащила меня подальше от Лукоши:

— Не смотри!

Разумеется, я тут же задрала голову.

В вышине медленно проплыли два орла. Хищники купались в бездонной синеве, которая резко загустела и потемнела. Вскоре огромные птицы исчезли в грозовых тучах. Они клубились и закручивались спиралью, а внутри, как в клетках, бились молнии.

Сухая рука до боли сжала запястье. Баба Яга тоже не сводила глаз с облачной мистерии. И, чем ниже опускались тучи, тем тише становилось вокруг.

Замолкли птицы. Сбежал только что игравший травой и листьями ветер. Воздух стал густым и тяжелым, он застревал в легких и выдохнуть было очень трудно.

Когда тишина стала осязаемой, ее проколол тихий скулеж, перерастающий в вой. Лукоша кричал и бился в путах, а потом вскочил и кинулся прочь, петляя, как заяц.

Ему было тяжело бежать со связанными за спиной руками. Любой из мужчин мог догнать в два прыжка.

Но никто не двинулся с места.

Никто даже не пошевелился.

Какое-то время вокруг жили лишь убегающий Лукоша да танцующие в небе тучи.

А потом одна из молний вырвалась на свободу.

Вспышка. Свет плетью ударил по глазам, заставив закрыть их руками. Темнота сменилась разноцветными пятнами, а потом кругами, которые медленно плавали туда-сюда, мешая смотреть.

Там, где только что находился Лукоша, лежала горстка белесого пепла, напоминающая очертаниями человека. Ветерок ожил, словно только и ждал этого момента, и в мгновение ока развеял прах, а начавшийся ливень смыл малейшие следы погибшего.

Мужчины расходились. Капли стекали по волосам, впитывались в рубахи. Мокрая ткань липла к плечам и спинам, но на это неудобство никто не обращал внимания.

Мне же было тепло и сухо.

Я задрала голову, почти ожидая увидеть зонтик или низко нависшую ветку. Но оказалось, капли просто отклонялись, падая справа, слева, спереди и сзади, словно боясь прикоснуться ко мне или Бабе Яге.

— Ну, что стоишь? Поехали, дел невпроворот.

Ковер-самолет она тоже сумела защитить, а за пределами Капища было сухо. Я оглянулась: дождь падал на поляну гигантской серой колонной, а вокруг светило солнце.

— Держись крепче!

Я помнила, с какой скоростью может мчаться наше волшебное средство передвижения и уже привычно вцепилась в край ковра.

Пейзаж вокруг быстро сменялся, но было не до него. Слишком много вопросов.

— Почему его убило молнией?

— Так Божий суд. Боги признали его виновным… и наказали…

— Казнили? Неужели нельзя было как-то по-другому?

— Как? — голос Бабы Яги стал жестким. — Режь, грабь, обманывай, насилуй… И за это лишь пальчиком грозить? Нет, законы Прави суровы, но справедливы. Лукоша еще легко отделался, моя бы воля…

— И все-таки, — я не понимала. Можно же было не убивать! Посадить в тюрьму, еще что-то придумать, но сжечь заживо… Просто мурашки по коже!

— Уже забыла, как умер князь? И остальные. Тебе напомнить, что натворил этот изверг? Лихо призвал, в собственный дом привел! Ох, жадность людская…

— Разве он привел? Может, Это Лихо лотом его подчинило!

Баба Яга покачала головой:

— Лихо само не заводиться. Его приманить надо, мыслями черными, думами недобрыми, отчаянием и готовностью на подлость.

— Мы не знаем, что толкнуло его на этот шаг…

— Мы — нет, а Боги ведают. Они умеют читать в сердце. Поверь, твори это Лукоша не по своей воле, исход суда был бы иным. Да, несладким, да, грозным… но милостивым.

— А у него… есть двойник в моем мире?

В ответ молчаливый кивок.

— И он умер вместе с Лукошей?

Баба Яга не ответила, а меня проняло:

— Получается, ваши хваленые боги приговорили к смерти двоих! Преступника и невиновного! Значит…

— Второй тоже заслуживал наказания! Пойми, не все так просто! Двойники похожи не только внешне. Они связаны внутренне. Не бывает так, чтобы один ангел, а другой — исчадье ада. Боги это тоже знают, и судят двоих. Просто здесь наказание последовало раньше. А в вашем… в вашем такое называют «карма догнала». Слышала, как люди друг друга кармическим бумерангом пугают? Вот, это оно и есть. Кстати, у князя ведь тоже двойник имелся. И уж он точно ни в чем не провинился.