Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

– Оплошал я! Да, теперь вижу сходство. Тогда вам, верно, надобно побыть наедине? Братья и сестры оставят вас до поры.

Оборванцы поплелись вон. Каждый следующий казался Титу ничтожнее предыдущего. Лестница заскрипела под их шагами.

– Мы и правда стали так не похожи? – осведомился Кезон, когда они остались вдвоем.

Случайный наблюдатель сказал бы, что близнецы перестали быть точными копиями друг друга. Кезон отпустил длинные волосы и нечесаную бороду, совершенно не стараясь содержать себя в порядке, тогда как Тита, который сознавал публичный характер своей деятельности и от природы был чистоплотен, ежедневно брил цирюльник, а рабы регулярно холили его тело в общественных термах. А давно ли там побывал Кезон? Тит сморщил нос.

Кезон уловил его неодобрение. Он сухо произнес:

– Итак, брат, зачем ты явился ко мне?

Тит был не менее резок:

– Ты называешь меня братом? Похоже, ты нашел других братьев, более достойных такого звания. – Когда Кезон не ответил, Тит пожалел о своем тоне. – Неужели мне нужен повод, чтобы навестить тебя?

– Мы видимся так редко, брат, что да, я подозреваю – для нынешнего визита есть причина.

Тит вздохнул:

– По правде говоря, она имеется. Полагаю, бессмысленно просить тебя держать мои слова в секрете. Однако, хотя указ довольно скоро обнародуют, я предпочел бы не афишировать разглашение мною его содержания.

– О чем ты говоришь?

– Ты по-прежнему называешь себя последователем Христа?

– Я не называю, я таковым являюсь.

Тит покачал головой:

– Тогда тебе известно, сколько забот причинили городу ваши люди. В минувшем месяце в одном из иудейских кварталов случился бунт…

– Вызванный нетерпимостью отдельных иудеев, которые не одобряют своих единородцев, верующих в Христа.

– Вот же склочники! Неужели им больше нечем заняться? Говорят, в Иерусалиме камни так и летят, потому что евреи убивают друг дружку из-за мельчайших религиозных расхождений. Если их свары вообще можно назвать религиозными, коль скоро они не признают богов…

– Иудеи поклоняются одному-единственному Богу, как поступаю я и другие последователи Христа.

– Но если ты не еврей, Кезон, как можешь быть христианином?

– Брат, я уже объяснял. Хотя некоторые утверждают обратное, последователю Христа не обязательно быть евреем и подвергаться обрезанию.

Тит поморщился:

– Только не говори Клавдию. Он убежден, что все беды происходят из-за сугубо еврейских междоусобиц и римляне здесь ни при чем. Вот почему он решил изгнать евреев из города. С этим я к тебе и пришел.

– Что? – ужаснулся Кезон. – Куда же им податься?

– Обратно в Иудею, полагаю. Пусть забирают с собой и пререкания из-за единого бога, обрезания и Христа, а добропорядочных римских граждан оставят в покое.

– Тит, но почему ты рассказал мне?

– Я не хочу, чтобы вас с женой по ошибке схватили и выслали в Иудею, глупец! Что вполне возможно, если ты продолжишь проповедовать нечестивые идеи и водиться с евреями-фанатиками.

– Но ведь если я докажу свое римское гражданство…

– Его хватит, чтобы оградиться от преследований. Или всегда можно показать, что ты не обрезан, – добавил Тит, и его передернуло от отвращения. Он покосился на брата. – Ты ведь… не обрезан, Кезон, верно?

Кезон поднял бровь:

– Нет, брат. Тут мы по-прежнему одинаковы.

Преднамеренно или нет, но замечание напомнило Титу аудиенцию у Калигулы. Он не знал, что добавить. Неловкое молчание нарушил Кезон:

– Спасибо, что сообщил, Тит. По крайней мере, я могу предупредить кое-каких еврейских братьев о намерениях императора и дать им время подготовиться. Тогда их постигнут меньшие лишения.

– Я думал, ты приветствуешь лишения. – Тит окинул взглядом убогую обстановку: грязные спальные циновки, ветхие покрывала, объедки на полу, треснутую глиняную лампу, из которой несло прогорклым маслом.

Кезон пожал плечами:

– В царстве зла человек неизбежно страдает, – впрочем, уже недолго осталось.

– Пожалуйста, Кезон, не начинай опять о конце света.

– Еще не поздно обратиться, Тит, если поторопишься. Конец очень близок. Христос учил, что Его второе пришествие состоится скорее раньше, чем позже, и для тех, кто имеет глаза, признаки приближающегося конца дней видны повсеместно. Покров мира скорби будет сорван. Явится Град Небесный. Если твоя так называемая наука авгурства и бесполезная палка, с которой ты ходишь, хоть на что-то годны, ты и сам увидишь.

– Не оскорбляй меня, Кезон. И богов не оскорбляй. Я пришел оказать тебе услугу. Я могу больше не считать тебя братом, но чту память отца, а ты – его сын…

Из груды постельных принадлежностей с пронзительным визгом выскочила крыса, так стремительно метнувшись к ногам Тита, что тот не успел отпрыгнуть. Сердце подскочило к горлу. С него довольно.

– Мне пора, Кезон.

– Займешься авгурством? Всякий раз, когда ты обманываешь людей, размахивая дурацкой палкой и считая птиц, ты служишь сатане.

Тит еле сдержал гнев. Зачем он вообще пришел? Он повернулся к Кезону спиной и удалился, ни слова больше не сказав.

* * *

Дом, куда его позвали для авгурства, находился на тихой улице в одном из лучших участков Эсквилинского холма. Подобно многим римским домам, на улицу выходила почти голая стена, но портик выглядел вполне изысканно: беломраморное крыльцо и резная дверь. Титу обещали хорошо заплатить, и, судя по дому, хозяин мог себе это позволить.

Но за порогом Титу стало неуютно. Раб, отворивший дверь, наградил гостя волчьим взглядом, который едва ли был уместен, затем исчез. В вестибуле не оказалось ниш для предков, зато стоял маленький алтарь Венеры со статуэткой богини, вокруг которой курился фимиам. Заглянув из вестибула дальше в дом, Тит заметил, как через атриум со смехом пробежала девушка – белокурая и почти обнаженная, в некоем подобии набедренной повязки.

Как ему показалось, он довольно долго томился в вестибуле в одиночестве. Наконец прибыла рабыня, сообщившая, что проводит его к госпоже. Тит почти не сомневался, что вышла за ним девушка, которую он уже видел, только теперь в голубой тунике без рукавов, тесно облегающей тело и оставляющей открытой бо льшую часть ног.

Он последовал за ней, не зная, что и думать. Они прошли через красиво обставленные покои, украшенные статуями Эроса и Венеры. Настенная роспись являла эпизоды из жизни знаменитых любовников, и некоторые изображения были весьма откровенны. Рабыня провела Тита по длинному коридору мимо нескольких закрытых дверей. Из-за них доносились красноречивые звуки – вздохи, стоны, шепоты, шлепки и визгливый смех.