Забег к концу света - Мэтью Рейли

– Все будет хорошо, – произнес он. – Доверься мне.

Затем он повернулся, схватил веревку и начал карабкаться по ней, опираясь на узлы. Через несколько мгновений он выбрался из туннеля. Я смотрела Бо вслед, пока его ноги не исчезли за внешним краем колодца.

Внезапно я оказалась в туннеле совершенно одна, и мне это абсолютно не понравилось. Казалось, как будто отголоски древних криков еще раздаются в темноте. Я взглянула на кучу мусора и заметила, что кенгуру Счастливчик Хоппи все еще там. Мне не хотелось оставаться тут одной, поэтому я схватила первый большой узел на веревке Бо и быстро подтянулась вверх.

Туннель вызывал клаустрофобию, но в колодце это чувство было в два раза сильнее. Я еле-еле втиснулась в него. Гладкие кирпичные стены плотно сомкнулись вокруг меня, с каждой стороны оставалось всего несколько сантиметров свободного пространства. Наконец я доползла до верха, где, протягивая руку, ждал Бо, и он подтянул меня на последние полметра. Я вылезла из колодца, встала на твердую землю рядом с ним и только потом подняла глаза.

– О боже… – выдохнула я.

Мы стояли в тех же зарослях колючего кустарника, что я обнаружила пару недель назад за Шведским коттеджем…

… только теперь кусты были вырезаны, пространство расчищено, так что колодец стоял на голом пятачке земли размером примерно с три автомобиля. Этот свободный участок был окружен густым кустарником, за которым виднелись очертания коттеджа. На земле рядом с колодцем была выкопана яма для костра с давно остывшими углями и серым пеплом, как будто кто-то разбивал здесь лагерь. Тот лысый парень, судя по всему. Вокруг нас простирался Центральный парк.

Насколько я могла судить, в этом альтернативном Нью-Йорке было точно такое же время суток, как и в моем настоящем Нью-Йорке: прохладный февральский вечер, около половины шестого, закат только начался. Если мы действительно прошли сквозь прореху в ткани времени, то похоже, что календари здесь и там совпадали. То же самое, по-видимому, относилось и к времени года. Погода была такая же, и на деревьях было примерно столько же листьев и снега, как и дома.

Я посмотрела в сторону западной части парка. Сквозь верхние ветви деревьев, голых как скелеты, виднелись самые высокие здания на Сентрал-Парк-Уэст, включая мой собственный дом, «Сан-Ремо». Я замерла. Гигантские кроваво-красные буквы ярко виднелись на обеих башнях «Сан-Ремо»:

СМЕРТЬ МЫ

БОГАЧАМ СИЛЬНЕЕ

Буквы были огромными, каждая высотой, наверное, в два этажа, так что обе надписи занимали всю переднюю сторону каждой башни. С такого расстояния я не могла быть уверена, но мне показалось, что в одном из окон качалось тело человека, повешенного на веревке.

Другие здания также подверглись вандализму.

К ЧЕРТУ 1 %!

СКОРО ВСЕ УМРУТ.

ТВОИ $ ТЕБЯ НЕ СПАСУТ!

Бо сфотографировал надписи на телефон, пока я медленно озиралась, пытаясь осознать увиденное. Я все еще тревожилась из-за лысого, но пока единственным признаком его присутствия были большие отпечатки ботинок в грязи у очага. Его здесь не было, по крайней мере сейчас.

Нас окружила жуткая тишина. В кронах деревьев ничего не шевелилось. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, насколько это странно. Не было слышно ни звука. Ничего. Ни одного из обычных шумов самого большого в мире мегаполиса. Ни гудков автомобилей, ни завывания сирен, которые были визитными карточками звукового ландшафта города. В этом Нью-Йорке царила мертвая тишина.

Присмотревшись повнимательнее к зданиям, выходящим окнами на парк, я заметила, что почти все стекла в домах разбиты. Стебли ползучих растений, беспрепятственно росших бог знает сколько лет, во множестве змеились из окон, а зеленый мох покрывал целые стены небоскребов. Как будто дикая природа захватила Нью-Йорк.

– Пойдем посмотрим, – сказал Бо, отходя от колодца.

Я хотела воскликнуть: «Ты шутишь?», но мне тоже было любопытно, поэтому я осторожно проговорила:

– Только недалеко.

Ближайшим знакомым нам зданием был Шведский коттедж. Однако в этом Нью-Йорке коттедж превратился в развалины. Его крыша обвалилась, стены покосились, все окна были разбиты. То же самое случилось и с садом Шекспира. В нашем мире сад был спроектирован таким образом, чтобы выглядеть как идиллическое английское загородное поместье: деревенские скамейки, дорожки из каменных плиток, плакучие ивы и великолепные клумбы. За всем этим тщательно ухаживали, там часто фотографировались молодожены. Но не здесь. Шекспировский сад этого Нью-Йорка зарос сорняками и был до крайности заброшенным. Его клумбы поглотили растения-захватчики. Широкие дорожки для прогулок заполонила молодая поросль, а сквозь трещины в плитках, которые даже разглядеть стало трудно, пробивался чертополох. Я нахмурилась с опаской и смятением.

Мы направились к западной границе парка и пересекли мост, перекинутый через Семьдесят девятую поперечную улицу. Посмотрев с него вниз, мы увидели, что дорога тоже заросла необузданной растительностью. Отвратительные сорняки и миллионы одуванчиков пробились сквозь трещины в асфальте, окончательно деформируя его и покрывая сплошным ковром. Брошенные машины стояли припаркованные под странными углами на дороге, не разбитые, но почти полностью заросшие высокими растениями. И в них я увидела…

…разложившиеся тела.

Я в ужасе сглотнула:

– Господи…

Многие мертвецы были как будто герметически запечатаны в своих машинах, на них все еще оставались плоть и одежда. Их головы либо были откинуты назад с открытыми ртами, либо лежали на руле, как будто они прилегли вздремнуть. Бо тоже их видел.

– Вот дерьмо…

Я снова окинула взглядом всю эту буйную растительность. Однажды я смотрела документальный фильм об этом: если человечество внезапно вымрет или исчезнет с лица земли, природе не потребуется много времени, чтобы захватить наши города.

– На мой взгляд, это определенно похоже на будущее, – проговорил Бо. – Нью-Йорк в будущем.

Так вот почему он решил вылезти из колодца! Чтобы решить вопрос, было ли это будущее, прошлое или какое-то другое измерение.

– На мой взгляд, не очень-то приятное будущее, – ответила я, кивая в сторону жестоких граффити на башнях на Сентрал-Парк-Уэст. Кроваво-красные слова практически сочились ненавистью ко всему миру, и на секунду мне пришло в голову, что, возможно, все эти гигантские буквы написаны настоящей кровью.