За сбычу мечт! - Маргарита Южина

– Маш, выпей, полегче станет, вот увидишь, – тепло проговорил Матвеев. – Немножко.

Маше тоже не хотелось, чтобы Матвеев ее уговаривал, да и Верка вон как нервничает… Она взяла фужер и выпила. Вино было сладким, холодным и очень приятным. Через минуту по всему телу разлилось тепло, а в голове куда-то все поехало.

– Это настоящее, виноградное, – улыбнулся Матвеев. – У нас на работе один клиент привез откуда-то с Кавказа, сам делает.

– А мне?! Вася! Я требую! – старательно выходила на первый план Вероника. – Мне надо еще налить!

Маша просто удивлялась – Верка и выпила-то всего ничего, а как же ее развезло… Но думала она так недолго. Потому что неожиданно… неожиданно ей вдруг захотелось поплакать. Да! Громко, навзрыд! Чтобы… чтобы вместе со слезами ушли все воспоминания об Игоре. Но… Но плакать было нельзя. Еще не хватало, чтобы Матвеев видел, как она нюнит! И Верка! Вот порадуется-то! Или… чего ей радоваться-то?

– Наливай, – решительно махнула она рукой Матвееву.

Тот внимательно посмотрел на Машу, потом на Веронику и… налил дамам еще.

– За нас! – выкрикнула Верка, выпила и рухнула на стул. – А ч-чего? Петь не будут? Вас-ся! Закажи нам… «Во поле… березка стояла»! Или этот… как его… «Мы с тобо-о-о-ой… оторвались от стаи… потому что у нас… крылья все оторвали-и-ись»!

Пока Верка голосила, Матвеев взял телефон и отошел к окну. О чем и с кем он там говорил, Маша уже не слышала. Да и плохо соображала.

– Машка… Давай еще, – присела рядом с ней Верка. – За счастье давай.

– Нет, – покачала головой Маша. – Тебе уже больше нельзя. А то… А то Матвеев тебя любить не будет.

– А тебя? – отчего-то поинтересовалась подруга.

– И меня… – согласилась Маша. – Только мне плевать. А тебе… тебе нельзя.

– За это и выпьем! – кивнула Вероника и потянулась за фужером.

Потом… потом Маша уже сидела за столом вдвоем с Матвеевым и, размазывая слезы по щекам, завывая, жаловалась.

– Во ты скажи… если у меня есть коленки… на кой черт ему другие лапать, а? Нет, это я такая дура… Я ему говорю – домик мой, а не твой, а он… он согласился. И ушел. Он еще мне такого наговорил… Матвеев, он на меня такой злой был… А я… я ничего ему не сделала! Он же… нет, тебе это нельзя знать… он… ты никому не говори только… Матвеев! Он меня целовал! Да… По-настоящему… как взрослый…

Утром она проснулась поздно. Ни головной боли, ни тошноты… только ужасное чувство стыда. Такое сильное, что на время даже боль от расставания с Игорем отошла на второй план.

– Боже мой… – смотрела на свою помятую физиономию в зеркало Маша. – Маша! Скажи, на кой черт ты так нализалась?

Маша в зеркале молчала.

– Как перед Матвеевым неудобно… – разговаривала она сама с собой. – И Верка… Вот уж кто сегодня добьет. Все расскажет, да еще и приврет… И правильно! Потому что… Ой, глаза б мои тебя не видели…

Она побрела в ванную, включила холодный душ и стала наказывать себя ледяной водой. Наказание было недолгим, уже через несколько секунд она выскочила, схватила полотенце и стала остервенело растираться.

– Так тебе и надо… пить надо меньше, надо меньше…

У нее в комнате раздался телефонный звонок. Игорь?

Она метнулась к телефону. Звонила Вероника.

– Маш, ну чего вчера было-то? – нетерпеливо трещала в трубку подруга. – Я ж… тут, Маш, помню, а тут не помню!

Это была первая удачная новость за сегодняшнее утро – подруга не помнила ничего. А значит… значит, меньше будет трепать нервы.

– Ты куда подевалась? – спросила ее Маша. – Кто тебя домой отвез?

– Так Жорик отвез!

– Жорик? – напряглась Маша. Оказывается, был еще какой-то Жорик! – А кто это?

– Ой, Маш, ну это же… Его ж Матвеев вызвал, это его водитель! Он меня отвез домой, ну и… Он, Маш, только сейчас ушел, поэтому я раньше позвонить просто не могла, ну просто никак.

– Только сейчас? – с понимаем кивнула Маша. – А… ты же хотела Матвеева в свои сети?

– Маша! Во-первых, Жорик сам меня… выбрал. Ему и сетей не нужно было. Во-вторых, этот Матвеев… какой-то трудно пробиваемый! А в-третьих… Маша, одно другому не мешает. Вдруг кто-нибудь увильнет, так останется дублер… Маша! Жорик изумительный! Просто изумительный! У него есть только один минус – он живет с мамой, у него алименты, и он еще не слишком много зарабатывает, потому что Матвеев всегда ездит сам. А так… Маша! Это кладезь! Сущий кладезь! Маш, знаешь, что он мне говорил? Он мне говорил, давай, говорит, Верочка, я твоего сына усыновлю! Представляешь?! Это кладезь!

– Ни фига себе! – удивилась Маша. – Сына… Это Андрюху, что ли? Так Андрею-то уже двадцать шесть лет!

– Вот ты ничегошеньки не поняла! – снова затрещала Вероника. – Это ты знаешь, что Андрюшке двадцать шесть! А Жорик… Он же не знает! И представь – он, наверное, думает, что я совсем молоденькая, если у меня сын несовершеннолетний!

– Пусть он лучше тебя удочерит.

– Не ругайся, я ж тебе говорю… Жорик сегодня обещал снова приехать.

– Вер, с Жориком понятно… – почесала нос Маша. – Ты скажи, с какой такой радости мы с тобой так упились-то?

– Да черт его знает… – вздохнула у себя возле телефона Вероника и совершенно трезво рассудила: – Маш, мы с тобой голые на столе не плясали, на мужиков не вешались… не было там никаких мужиков, кроме Матвеева… похабно себя не вели… Ну и что, что выпили лишнего? Больше не будем, правда же? Ты когда в последний раз пила?

– Да вот в том-то и дело, что я и не помню…

– И не помни, – решила Вероника. – Короче… Маш, пока, побегу я! Мне еще на репетицию.

У Вероники было все хорошо. И знакомство новое откуда-то вдруг появилось, а вот у Маши…

Она еще немного побродила по комнатам, потом собралась и вышла из дома.

Она ехала в «Солнышко». Там были ее дети, ее работа. А работа всегда захлестывала Машу с головой, и ни о чем другом рядом со своими Ирами, Танями, Ванями она думать просто не могла.

И сейчас, лишь только она вышла из машины, как на душе стало намного легче. Огромные сосны, веселые березки, трава, цветочки, щебет птиц…

Дети выходили из столовой, когда она подошла к корпусу.

– Мария Дмитриевна-а-а-а! – понеслась ребятня к ней.

И повисли на руках, и облапили коленки, и прыгали рядом.

– Ма-ри-я-дми-три-ев-на-а-а!

– Да уж, удивила, Мария Дмитриевна, – подошла к Маше Зоя Афанасьевна. – Это ж надо – столько времени не звонила! Я уж думала, с тобой что случилось. Звонила тебе на домашний, Женя сказал, что ты домом занимаешься.

– Ой, и не говори, – махнула рукой Маша. – В такой переплет попала… Валюша! Как ты загорела! Сашенька, ты все так же надеваешь сандалики не на ту ногу?