Сверхъестественное. Сердце Дракона. Неблагое дело. Война сынов - Кит Р. А. ДеКандидо

А Линь на пути Альберта не стоял, он был обычным болваном.

Никогда Альберту не добиться своего, если он будет совершать такие глупые ошибки.

Он вздохнул и, давя подошвами осколки стекла и керамики, зашагал в глубь ресторана. Посетители постепенно оправлялись от шока. Кое-кто ощупывал себя, проверяя, целы ли кости, и все о чем-то невнятно перешептывались.

Вскоре Альберт уловил, о чем именно: двадцать лет спустя Сердце Дракона вернулся.

В первый момент у него возникло искушение прикрикнуть на них, сказать, что все это предрассудки и глупости, но он тут же одернул себя: это будет ошибкой. Людям трудно не верить собственным глазам.

К тому же, коль скоро он открыл ящик Пандоры, можно попробовать использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах.

Грохоча башмаками, в ресторан вернулся Томми и грозно прорычал:

– Что это, черт возьми, было?

– Судя по всему, – ответил Альберт, – это Сердце Дракона. Он хотел убить Линя.

– Да? А вот я, – возразил Томми, – видел нечто иное. Он пытался убить туриста с мечом. – Тут он улыбнулся. – Не знаю уж почему, но Сердце Дракона хотел защитить нас.

Улыбка погасла.

– Эл, я хочу, чтобы ты узнал об этом существе все, что только возможно: откуда оно, что ему нужно, почему помогает нам.

– Босс, – вмешался один из официантов, чье имя Альберт никак не мог вспомнить, – уж не это ли убило Джонни и…

– Вот именно. – Томми потер подбородок. – Нам нужна информация. Ладно, Эл, ты у нас умник, вот и узнай, что это такое и что оно хочет от меня. Сумеешь?

Альберт почтительно поклонился.

– Не сомневайся, Томми.

Бобби Сингер уже собирался готовить ужин себе и мальчикам, когда зазвонил висевший на стене новый беспроводной телефон. Он схватил трубку:

– Да?

Телефон продолжал звонить.

Бобби со вздохом нажал на кнопку «прием».

– Да?

Звонил Джон Винчестер.

– Бобби, что ты мне втюхал, черт тебя дери?

Бобби насупился, явно ругая себя за то, что купил эту новомодную технику.

Из гостиной до кухни донеслись громкие голоса.

– Ди-и-ин! Это моя ручка!

– Ну так достань себе новую, послушный Сэмми!

Бобби запустил свободную руку в густые волосы.

– Ничего я тебе не втюхивал, Джон, – сдерживаясь изо всех сил, сказал он. – И вообще, о чем это ты?

– Ты прислал мне меч, и вот я размахиваю им, как последний дурак, а эта чертова штука ни на что не годится.

Бобби потянулся потереть глаза и заметил на ладони клочки рыжих волос. Он начинал лысеть, и когда у него было плохое настроение, винил в этом исключительно Джона.

– Слушай, а почему бы тебе не поговорить с тем профессором из Беркли, что передал эту хреновину Бартоу?

Последовало долгое молчание.

– А как его зовут? – спросил, наконец, Джон.

– Маркус Уоллес.

Бобби прошел в гостиную. Дин стоял на цыпочках, высоко, как только мог, подняв руку с зажатой в пальцах ручкой Сэмми. А тот подпрыгивал, старясь вырвать ее из рук старшего и более рослого брата.

Покачав головой, Бобби сел за письменный стол и зашелестел бумагами.

– Погоди, не вешай трубку. Ага, вот, нашел. – Он вытащил из отдельно лежавшей связки с пометкой «Бартоу» одно из писем и продиктовал номер телефона университетского городка Беркли.

– Ладно, – сказал Джон, – попробую отыскать его. Но если не выйдет, придется пошевелить мозгами. А иначе все к черту. Попозже перезвоню.

– Между прочим, – поспешно сказал Бобби, прежде чем Джон успел повесить трубку, – с ребятами все в порядке.

Опуская руку, Дин повернулся к Бобби.

– Это папа?

Воспользовавшись тем, что брат отвлекся, Сэм с торжествующим «ура!» вырвал у него ручку, но тот едва обратил на это внимание.

– Я так и думал, – нетерпеливо бросил Джон, – потому что иначе ты бы пожаловался. Ладно, заканчиваем, а тот тут за междугородные звонки дерут втридорога.

И он повесил трубку.

– Можно поговорить с ним? – умоляюще спросил Дин.

Бобби нажал на кнопку «отбой» и опустил руку.

– Извини, Дин, но… видишь ли, он уже на ходу звонил, с порога. Но велел передать, чтобы вы вели себя как следует и что он любит вас.

Мальчик склонил голову набок и посмотрел на Бобби.

– Он действительно это сказал?

– Можешь не сомневаться. А я повторяю, парень, не балуйся и не бери чужих вещей. Если тебе нужна ручка, просто скажи мне, ладно?

– Ладно, – кивнул Дин. – К тому же я все равно уже сделал все уроки.

– Да ну? – Теперь уже Бобби искоса посмотрел на мальчика.

Дин смутился.

– Ну, почти все.

– Так я и думал. Ладно, я иду готовить ужин, а ты заканчивай.

– Хорошо.

Дин сел на диван рядом с Сэмом. Тот вернулся к своим урокам, которые делал, когда Дин отнял у него ручку.

Дин снова посмотрел на Бобби.

– А можно мне ручку?

– Разумеется. – Бобби широко улыбнулся, выдвинул верхний ящик стола и достал шариковую ручку, которую прихватил в гостинице, возвращаясь с очередной охоты.

Он протянул ее Дину и вернулся на кухню.

– Она не пишет! – захныкал Дин. – Пачкает только!

Доставая из холодильника кусок масла и бросая его на сковородку, Бобби подумал: пожалуй, винить в том, что он лысеет раньше времени, стоит всю семейку Винчестеров.

Джон думал, что кабинет университетского профессора – это просторное помещение с большим письменным столом, кожаным креслом и книжными полками от пола до потолка.

Но, приехав в университетский городок Беркли и отыскав здание на Фултон-стрит, где находился недавно переименованный факультет стран Азии, он испытал некоторое разочарование.

Кабинет Маркуса Уоллеса оказался крохотной квадратной комнаткой без окон и почти без воздуха. У стены стоял простой металлический стол, занимавший столько места, что стул приткнулся у противоположной стены, и место оставалось лишь для небольшого книжного стеллажа в углу кабинета.

Стол был завален бумагами, часть документов была небрежно свалена в две проволочные корзины. Еще на столе стоял телефон – Уоллес как раз разговаривал по нему, когда Джон вошел в кабинет, – и компьютер, хотя клавиатура тоже была погребена под кипами бумаг. По экрану проплывали зеленые буквы, бросая отсвет на лицо Уоллеса и странно контрастируя с лампой дневного света под потолком. Когда-то стены кабинета, вероятно, были выкрашены в желтый цвет, но краска давно поблекла и стала грязно-горчичного оттенка.