Слова на стене - Джулия Уолтон

– Не-а.

Она поцеловала меня, и все вокруг словно окутал туман.

Положив ноги по обе стороны моего тела, она принялась перебирать мои волосы. Майя была не такая девочка. Она не стала бы пробираться в окно к своему бойфренду, чтобы приласкать его. Это было совсем на нее не похоже. Но я понимал, что своему собственному мозгу довериться нельзя, поскольку он может снова начать обманывать меня. Скорее всего, Майя действительно находилась в своей комнате и мирно спала. Поэтому, пока она целовала меня, я протянул руку за ее плечо, взял свой мобильный и отправил ей эсэмэску: «Привет».

Тонкое гудение в ее кармане стало самым желанным звуком, какой я только слышал за всю жизнь. А как еще, вы полагаете, я должен был определить, что она настоящая?

Майя достала телефон и удивленно приподняла бровь.

– Ты действительно отправляешь мне эсэмэску, пока мы тут нежимся?

Разумеется, любой мой ответ прозвучал бы в этот момент как безумный.

– Возможно, – сказал я.

– Идиот, – прошептала она, и ее губы снова сомкнулись на моих.

Мы целовались немножечко, наверное, несколько часов. Мои руки путешествовали повсюду, и в некоторые блаженные моменты мне казалось, что все границы исчезли. Мои пальцы скользили по ее животу, задерживались на грудях. Майя глубоко дышала, но не останавливала меня.

Я никогда не понимал, почему многие зацикливаются на размере женской груди. То есть, конечно, пышная грудь весьма привлекательна, так же, как многих обезьян притягивает ярко раскрашенная задница их соплеменников. Но когда мои пальцы путешествовали по соскам Майи, мне было совершенно не важно, что груди у нее маленькие. От этого я не стал желать их меньше. И чувствовал, как стучит ее сердце, когда обводил вокруг них колечки.

Наступило субботнее утро. Ее не хватятся, пока не проснутся ее братья, а до того времени остается еще несколько часов. И тогда я поступил так, как поступил бы любой другой парень. Я начал искать границу. Ту самую невидимую линию, которую устанавливают все девушки. И эта линия показывает, где девушка уже не позволит до себя дотронуться.

Она обнаружилась прямо на резинке ее трусиков. На секунду я подумал, что Майя сейчас выскочит из кровати и сиганет в окно. Но она просто направила мои руки в другой путь. Достаточно нежно. Нет, еще не время. Я сразу понял ее послание.

Наступила пора нам остановиться. Не потому, что этого хотел кто-то из нас (я лично не торопился заканчивать самую лучшую ночь в своей жизни). Но ее родители могли заметить, что дочки нет дома, а мои – что у меня гостья, как только вернутся из больницы.

– У вас все будет хорошо, – сказала Майя, устраиваясь на моей груди. Я кивнул. Она пришла, чтобы отвлечь меня, и у нее это получилось. Когда она, наконец, выбралась из окна (уже позже мы решили, что в этом не имелось никакой необходимости, поскольку мамы и Пола не было дома), я оставался в постели и думал. Но мысли были тревожными и болезненными, и тогда я стал думать о Майе. О своей идеальной, хотя и нервной подружке, которая выкрутится из любой ситуации, потому что никто никогда не заподозрит ее в чем-то плохом.

Мама и Пол вернулись домой где-то в половине одиннадцатого утра. Все было отлично, как и сказала мне Майя. Пол дотронулся до моего плеча, что должно было означать его заботу, и я принял это. Мама чмокнула меня в макушку, после чего отправилась в кровать немного поспать.

Потом (и снова я не знаю, почему я чувствую необходимость рассказать об этом вам) я ушел к себе в комнату и расплакался, так как испытывал вину за свой эгоизм. Ведь это я хотел отвлечься от того, что сейчас происходило с моей мамой!

Позже Майя прислала мне эсэмэску: «Не закрывай окно».

И тут я услышал гудок паровоза.

Моя мама рассказала мне как-то кое-что. Это было сразу после того, как отец бросил нас. Человек теряет свои тайны, когда слишком близко подпускает к себе других людей. Это было самым страшным для нее в тот момент, когда она начала ходить на свидания.

Теперь я все понимаю. Очень тяжело позволить кому-либо обнаружить твои темные искореженные местечки внутри тебя. Но постепенно тебе приходится уже надеяться на то, что они это сделают, потому что это и есть начало всего остального.

Забавно, что вы спрашиваете меня, почему я ничего не рассказал Майе. Теперь вы знаете обо мне больше, чем кто-либо другой. И хотя вы не сможете мне сказать, как звучит мой голос, вы читаете каждое слово в моих записях и каждую неделю говорите со мной в течение часа. В течение этого времени вы рассказываете мне разные истории из своей жизни. Или же сочиняете их. Мне только что пришло в голову, что все ваши слова могут оказаться ложью, основанной на необходимости контактировать со мной, хотя вы и не в состоянии меня вылечить.

Возможно, в вас говорит самолюбие гарвардского выпускника. Вы пытаетесь доказать себе, что провала у вас и быть не может. И это мне понятно. Наверное, вы подвергались немалому давлению еще в школе. Из изобилия ваших дипломов я понял, что вы самый настоящий «младший». То есть кто-то подумал, что будет здорово, если назвать вас в честь вашего отца. Я этого никогда не понимал и не приветствовал.

Называть кого-то в честь другого человека – большая ответственность. Что, если вы бы стали испорченным наркотиками тинейджером? Но конечно же такого не случилось. Может, в этом случае имя обязывало вас вести себя прилично. Но если и так, понимаете, любой ребенок, названный Уинстон Хавьер Эдмонтон Ш., изначально так и напрашивается, чтобы ему надрали задницу. Так что если вы поступили именно так с одним из своих детей и вдруг случится так, что однажды он придет домой с подбитым глазом, в этом будете виноваты вы сами.

Впрочем, наверное, именно так некоторые люди и поступают со своими детьми. Сначала дают им имя, а потом ожидают, что ребенок вырастет соответственно своему имени, даже не подозревая, что имя может ему совсем не подойти. Но расстраивать своих родителей – дело отвратительное. Нет ничего более ужасного, сжимающего вас изнутри, как смотреть им в глаза и видеть, что вы не оправдали их надежд.

Я не боюсь рассказать Майе про себя. По крайней мере не так, как боюсь потерять контроль над собой. Просто я не хочу об этом слишком много думать. Я хочу держать ее подальше от всего этого, чтобы ей даже не пришлось увидеть меня таким, каков я на самом деле есть. Я не хочу терять свою тайну, потому что она обеспечивает мне безопасность. Мир видит то, что я считаю нужным ему показывать, потому что мне везет, и я прячусь за этим лекарством. Это чудодейственное, меняющее всю жизнь лекарство вернуло мне силы и защитило от меня же самого. Забавно, да? Мне приходится принимать лекарство, чтобы защитить себя от себя же.

Наверное, мне просто не хочется, чтобы Майя узнала правду. Мне страшно представить, как она поступит, получив такую информацию.

Сомневаюсь, что она еще раз пробралась бы ко мне через окно. Может, она вообще испугалась бы оставаться со мной наедине. И не смотрела бы больше на меня вот так, криво улыбаясь одной стороной рта, отчего у меня возникают такие чувства, будто я просыпаюсь в самый первый день летних каникул. Я даже не останавливаюсь на том, как отвратительно это звучит. И мне не важно, сколько еще времени я напрасно потрачу в вашем кабинете, пока вы не поймете, наконец, что все бесполезно.