Прорыв выживших. Враждебные земли - Михаил Гвор

– Так отсутствует связь в этих ваших «Диких Землях». Эфир зашуршал – глядим – блокпост, – поторопился оправдаться Сундуков.

– Да хрен с ним, главное – живы. Про обстановку нашу старшина предупредил? Хорошо. Порядок следования такой: один «Форд» спереди, другой сзади. Идем плотно, не разрываясь. Если что не так – сигнальте, остановимся. Все понятно?

– Да уж куда понятней. Шаг вправо, шаг влево…

– Это ты брось, майор! Вы не преступники. Вы – представители дружественной державы. Так что не конвой, а почетный эскорт. Разные понятия – разное отношение. А в Уфе сделаем вам документы, и спокойно передвигайтесь. Если кто хочет из товарищей офицеров, может с нами в легковушке прокатиться, вопросы позадавать, ответы послушать. Ну что, погнали?

Вопросы товарищи офицеры задавали все четыре часа, что ехали до Уфы. Зато теперь ситуация была понятна донельзя. И не сказать, что очень радовала. То есть радовала, конечно: приятно, что хоть кто-то живет по-человечески. А в Уфе было хорошо. Очень хорошо…

Сибиряков расположили даже не на территории воинской части, а в бывшем санатории. Собственно, не совсем бывшем. Теперь здесь был армейский центр реабилитации. То есть тот же санаторий, только профильный. Кормили как на убой. Сосновый лес, маленькое озеро…

На третий день транспорт отогнали в автопарк при местных мотострелках. Ремонт и профилактика. Урусов ходил мрачнее тучи.

– Андрюха, ну что ты куксишься? – не выдержал Сундуков.

– Саныч, а ты думал, чем мы расплачиваться будем? Кормят. Поят. Банька каждый день. Ну ладно, это мелочи, спишем на башкирское гостеприимство. Тачки отпидорасили до зеркального блеска. Тоже ладно. Нам еще надо горючки до черта и жратвы на дорогу. А платить нечем!!! Все, что имеем, – здесь не нужно. Я даже не представляю, что предложить. А в халяву – не верю. Что-то попросят. Что, как думаешь?

– Откуда я знаю. Омичи тоже ничего не взяли.

– Омичи переселяться с нашими хотят. Мы и их разведка. А местным этого не надо. В бой нас куда-то кинут. Отработать харчи и баньку.

– Да ладно! Что толку от тридцати человек? Слишком сложно.

– Тогда что?

– Да не знаю я, спроси у Салавата! В конце концов, чего стесняешься?

– Спрошу… Не верю я в халяву.

– Вот и спроси…

Майор Сундуков в халяву тоже не верил…

– Ассалам алейкум, уважаемый бек!

– Ваалейкум ассалам! Какие новости сегодня принес язык Ирбиса?

– Шах Великого Хорезма передает Саттах-беку пожелание всяческих благ и здоровья и предлагает военный и политический союз.

– Еще один желающий стать моим отцом? – желчно спросил высокий худой старик, сидящий за столом. Мебель, как и весь кабинет правителя Пенджикента, была вполне в европейском стиле. В быту бек предпочитал комфорт, хотя терпеть не мог помпезной роскоши, издавна присущей Востоку. Сидеть, к примеру, любил в кресле, а не на ковре… Такая же мебель предлагалась и посетителям. Без традиционного чая, конечно, не обходилось, но и его пили не на полу, а за столом, служившим и рабочим, и совещательным.

Сейчас в комнате, кроме самого Саттаха, находились Фаррух, один из его многочисленных потомков, и совсем молодой человек, почти мальчишка, с совершенно бесстрастным лицом в бедной, но опрятной одежде. Подобную личность близко не подпустили к правителю, если бы не небольшая пластинка, висящая на шее с выгравированным силуэтом какого-то зверя. Носитель подобной пайцзы мгновенно допускался к любому из таджикских правителей, а к его словам прислушивались с уважением. Этот знак носили посланцы таинственного Ирбиса, его «язык, глаза и уши». Подделать пластинку давно уже никому даже в голову не приходило: в мире существовало множество способов менее мучительно уйти из жизни.

– Сарыбек ничего не говорил о степенях родства. Шах готов встретиться в назначенном тобой месте и на предложенных тобой условиях. Например, он может приехать в Пенджикент без собственной охраны, если ты обеспечишь безопасный проезд.

– Смело, – произнес Саттах и посмотрел на внука, – что скажешь?

– Не только смело, но и умно, – откликнулся тот. – Шах понимает, что не увидит от нас зла. Причем независимо от гарантий, данных посредником. Только войны с узбеками нам и не хватает для полного счастья. А будет ими руководить при этом Сарыбек или Умид – никакой разницы. Нам хватит любого.

– А что бы ты ответил, внук?

– Я бы предложил шаху приехать к нам в гости со свитой, достойной его величия. Не стоит заранее оскорблять того, кто готов стать союзником.

– Логично, – сказал бек и обратился к посреднику, – передай уважаемому шаху, что мы согласны на встречу и готовы принять правителя узбеков в нашем доме. Никаких условий выдвигаться не будет, Сарыбек-джан будет дорогим гостем на нашей земле. Но, – голос Саттаха стал жестоким, – мы приглашаем в гости будущего брата, а не отца. И не отчима. Думаю, ваши люди смогут подобрать более точные слова, чтобы донести до ушей Сарыбека наше решение.

– Безусловно, уважаемый бек, – поклонился посланец, – все будет сказано точно и в срок. Есть ли еще слова, которые стоит вложить в чьи-либо уши?

– Нет. Детали и финансовые вопросы обсудите с Фаррухом. Передай Леопарду Гор пожелания здоровья и счастья. И глубокое уважение…

– Санаторий «Зеленая Роща», – прочитал Боря вывеску на воротах. – Запомнить надо, а то, чего доброго, вернуться не сможем.

– Сможем, – ответил Димка Поляков, – ты выведешь.

Вера сержанта в Борины ориентировочные способности была безграничной. Если из лесов вывел, то уж из увольнения… «Мое первое увольнение за двенадцать лет службы, надо же…»

– Лучше запомнить, – сказал Юринов, – пошли.

Идти по мирному городу было непривычно. Шли по широкому проспекту. Чистые фасады домов, витрины магазинов, таблички с названиями улиц. Боря весь в цивильном, причесанный. Одел шмотки, в которых играл в Новосибирске последний турнир, благо термобелье тянется, а куртку подбирали просторную, а то могло бы и не налезть, сильно изменилась фигура… Если бы не автомат на плече… Нет, конечно, слышали: по Уфе можно ходить безоружным. Но с «калашом» как-то привычней…

Пару раз подходили патрули, проверяли документы. Прочитав выданные мандаты, извинялись, уважительно козыряли и уходили. Боря, бывавший раньше в Уфе, только в этих патрулях разницу и видел. Точнее, в их форме. Да в том, что тогда у него документы никто не проверял. Впрочем, тогда он ходил по городу без «пушки». Гуляли уже часа два. Вышли к какому-то памятнику. На постаменте стоял огромный восьмиколесный вездеход. На его стальной хребет были навьючены четыре ребристых трубы. Каждая во всю длину кузова. Возле постамента лежали цветы. Много цветов.