Вечный поход - Сергей Вольнов

«…ближайший — справа… притаился в густом кустарнике… до него метров пятнадцать…»

«…средний сместился влево градусов на пять… помаленьку сокращает расстояние… наверное, ползёт…»

«…левый дальше всех… метрах в тридцати — тридцати пяти… всё больше смещается в сторону… сектор обороны уже увеличен до девяноста градусов…»

Сознание моё растворилось.

Я перестал быть нормальным человеком — живым существом, которое на сознательном уровне воспринимает реальность в основном посредством биологических органов чувств. Имеющих, по правде говоря, достаточно ограниченный диапазон чувствительности… Теперь я впитывал параметры окружающей среды буквально всей кожей, напрямую, или душой, если угодно. Улавливал их изменения на энергетических уровнях, куда более расширенных и тонких, чем грубые биологические.

Я слился с миром, обернулся на самом деле частицей единого, неделимого и нерукотворного. Я лежал, расширяя области восприятия своего сознания, распространяя эту способность вовне, по разным направлениям и особенно — назад… Не доверяя обычным ощущениям. Словно отделял от себя, раздвигал вокруг незримую чувствительную оболочку. Моя кожа при этом заметно потеплела и даже начала вибрировать, отзываясь на все звуки и движения в перелеске.

Я ощущал потоки энергии, текущие от неба, земли и деревьев. Мне казалось — от меня отделилась некая сфера и, постоянно расширяясь росла и передавала мозгу свои ощущения, словно вторая кожа. И в который уже раз при вхождении в подобное состояние, как будто опять впервые, опять заново — меня захлестнули ураган чувств, потоки информации, большинство которых я просто не умел расшифровать…

Но в хаосе, обрушившемся на меня, чётко выделялись три схожие ритмические пульсации. Я сосредоточился только на них, постаравшись отключиться от всего остального. Биения стали восприниматься ещё более отчётливо, они уже определённо несколько отличались одно от другого по частоте ритма и тембру звука.

Это стучали сердца моих врагов!

И стук этот отдавался на поверхности моей кожи. Меня захлестнула волна холодного возбуждения, в сознании ярко вспыхнуло озарение… и я их увидел.

Я увидел троих воинов, облачённых в облегающие чёрные комбинезоны, полностью экипированных по образцу средневековых диверсантов «ниндзя». Я увидел это не с помощью глаз, просто ко мне вдруг пришла уверенность в том, что среди кустов, приближаясь ко мне, прячутся те самые легендарные «воины-тени». И ещё я понял — они меня пока не обнаружили. Возможно, ошиблись во мне, и сначала, тратя время зря, пытались обнаружить своими обострёнными сверхчувствами тяжёлое дыхание и учащённое сердцебиение перепуганного одиночки, звучащие громогласно, как радиомаяк.

Их энергия была враждебна. Она ощутимо колола ледяными иглами, когда, шаря в поисках врага по всему перелеску, периодически натыкалась на моё тело. Я уже не сомневался, что они пришли забрать мою жизнь. Но средневековый спецназ не учёл одного… Несмотря на мою склонность все осознанные годы только тем и заниматься, как играть своею жизнью, раз за разом ставя её на кон, несмотря на то, что устал от этого до чертиков, — я не собирался прекращать это утомительное, но уж очень понравившееся занятие.

Это более чем опасно для самочувствия, господа ниндзя, отнимать у иногда невзрослых их любимые игрушки! Вот и я не собирался её отдавать — мою по-детски плюшевую, большущую и во всех отношениях распрекрасную игрушку. Жизнь. Она была дорога мне как память. Память о подарившей её маме. Да и будущее своё, как ни крути, я без неё тоже не представлял… А посему выходило, что мы никак не сможем договориться не только о цене, но и о собственно товаре.

Тем более, что Мой дом, хоть и начинался на букву «М» — вряд ли это был «Магазин», скорее, всё же — «Музей». И там не было таблички «Покупатель всегда прав», зато имелось предупреждение: «Руками, ногами и другими частями тела — не трогать! Не продаётся».

Я продолжал впитывать и анализировать информацию.

«…самый ближний — справа… необъяснимо быстро приблизился… метров десять… по-прежнему не знает, где я…»

«…средний замер… почти не ощущаем…»

«…левый продолжает уходить в сторону… обходит по дуге… сектор увеличен до ста пяти градусов…»

Пора!

Я резко отпустил натянутые поводья. И моё внутреннее время ринулось лавиной, затаптывая собственные секунды, не успевавшие переставлять свои крохотные ножки. Я пытался поспевать за ним. Наверное, в чём-то сам уподобился времени — стал бесплотен, неотвратим и безжалостен. Все листья перелеска мгновенно слились в единый зелёный холст, на котором я двигался, смешивал краски, наносил быстрые и решительные мазки. Картина, которую я рисовал, по замыслу называлась «Победа», но пока это был только первый эскиз.

Всё, кроме врагов, перестало существовать и различаться. Замелькало. Размазалось…

Я незримым духом ушёл в сторону. Пропустил «правого» мимо себя, наблюдая, как он медленно возник чёрной кляксой на зелёном, как проследовал мимо, не сделав ни единого лишнего движения. Их внешнее время здорово отставало от моего, и потому движения врагов были сильно замедлены. Словно я просматривал лучшие моменты матча в видеоповторе, уже зная о результате встречи.

Как же медленно он полз!

Я еле дождался, когда наступит момент для броска. И вот…

Может быть, в представлении ниндзя смерть выглядит как старуха-японка в белом окровавленном кимоно, сжимающая в руках ржавую катану. Может быть. Это даже романтично, ведь при самом плохом раскладе, если этих таинственных ребят ненароком удавалось взять в плен, то их либо совали живьём в чан с кипятком, либо распиливали тупой бамбуковой пилой. Однако на самом деле сейчас для этого молодого диверсанта смерть выглядела иначе. Она носила камуфляж, боевой грим и служила в спецназе, в элитной группе «Эпсилон», предпочитая косовидной катане универсальный боевой нож «гарпия». А самое неожиданное — она оказалась мужчиной по имени Алексей. Который ещё полчаса назад даже не помышлял заниматься сокращением штатов в отделении ниндзя. Но, как говорится: «Кто с катаной к нам войдёт…»

Он умер хорошей для ниндзя смертью — мгновенно, так ничего и не сообразив. В первую очередь, не поняв, что уже не живёт. Лишь пронзительно дёрнулись глаза, навсегда отпуская кончик путеводительной ниточки взгляда, теряя способность впитывать. Теперь они только отражали — два бесполезных, ничего не видящих глаза на кусочке лица в скупой прорези чёрного капюшона. В них отражались листья. Целое зелёное мозаичное панно из листьев на голубом фоне…

А почему, собственно, на голубом, ведь сквозь листву над головой почти не проглядывало небо?

Если кто подумал/а, что я способен в перелеске, пропахшем смертью настоящей и будущей, стоять и размышлять о природе глаз, из которых ушло всё, кроме отражений, из которых я сам же распугал последние взгляды, то он/а крупно ошибся или ошиблась. Если бы я был к этому философическому мысленному разлагольствованию склонен, то не дожил бы даже до своей второй боевой награды. Просто первая — стала бы и последней… В этот миг я уже скользил ужом, заходя в тыл второму кандидату в покойники.