Белая рабыня - Михаил Попов

Дон Диего знал, что без его «Медузы» эти шлюпы много не навоюют и вернутся в эскадру по первому же зову. Он уже не раз говорил своим людям, что его держит на берегу одно сложное дело, которое может оказаться очень и очень прибыльным. Но он чувствовал, что подчиненные начинают не доверять ему, вернее, начинают догадываться о причинах его столь ненормальной усидчивости.

Вся Мохнатая Глотка была полна пересудами о белокурой девчонке, которую бородатый разбойник держал у себя под замком вместе со служанкой. Речь, конечно, могла идти только о выкупе — так казалось всем вначале, но в последнее время стали как-то туманно упоминать о том, что старый испанец тоже мужчина и что девчонка способна соблазнить самого черта.

Так или иначе, «Мурена» и «Бадахос» снялись с якоря. Поскольку они в ночном нападении на Бриджфорд не участвовали, то и не могли рассчитывать на свою долю от выкупа. Но через несколько дней после их ухода начала выказывать признаки неудовольствия и команда «Медузы». Испанцы уже успели спустить большую часть того, что им удалось награбить в последнем походе, и теперь свои планы обогащения связывали с Элен. По их представлениям, за дочку губернатора английской колонии можно было потребовать приличную сумму. Почему же их капитан так медлит? А то, что он именно медлит, всем было отлично известно, ибо никакие нейтральные суда не заходили в Мохнатую Глотку и не покидали ее. А ведь только морем и только с капитаном нейтрального корабля можно было бы отправить соответствующее предложение сэру Фаренгейту.

Так почему же он действительно медлит?! Этот вопрос задавали себе многие, а среди них и сам дон Диего. Неужели только из-за желания как можно больше раздуть сумму выкупа за счет своего хитроумного условия? Она, кстати, дошла уже до ста двадцати тысяч, несмотря на то что Элен с доном Диего виделась весьма и весьма редко. Пленница все делала для этого, а он не мог противиться этому без того, чтобы не уронить своего достоинства.

Постепенно сложилось так, что условия этого странного противостояния стали более невыносимыми для тюремщика, чем для узницы, хотя он ни за что бы в этом не признался ни себе, ни ей.

Дон Диего стоял возле зеркала, к услугам которого он не обращался уже несколько лет и которое даже было удалено куда-то в подвал из его покоев за ненадобностью. Его доставка из пыльного забвения вызвала настоящий переполох среди слуг. Так вот, стоя перед ним — огромным, бездонным, венецианским, — дон Диего спрашивал себя, зачем он приказал принести свежий кружевной воротник, зачем он завивает усы подогретыми щипцами, зачем он, в конце концов, волнуется, хотя прекрасно знает, что эта белокурая гордячка все равно не выйдет к обеду.

— Фабрицио! — крикнул он.

— Да, сеньор, — ответил камердинер, мгновенно возникая за спиной хозяина. Хитрый, ловкий малый родом из Генуи. Дон Диего взял его к себе в услужение пару лет назад, в основном за интересную форму головы, но когда оказалось, что в этой голове бродят иногда здравые мысли, Фабрицио был приближен к хозяину и стал выполнять поручения, требующие известной находчивости и изобретательности.

— Фабрицио, скотина, ты передал ей мое письменное приглашение?

— Конечно, сеньор.

— И что, чем она ответила?

— Как всегда, молчаливым отказом.

— Ну, ладно…

Дон Диего встал, угрожающе раздул ноздри, взбил наваррские нарезные рукава своего камзола.

— Что у нас на обед?

— Перо и бумага, — невозмутимо сказал камердинер.

— Что ты мелешь, уродина?! А, вот что ты имеешь в виду. — И хозяин захохотал.

Дон Диего не сразу понял шутку слуги, смысл которой заключался в том, что в конце каждого приема пищи хозяин Мохнатой Глотки приказывал подать себе лист бумаги и перо и составлял извещение своей пленнице, что ее немотивированный отказ разделить трапезу с ним, дворянином и офицером, он рассматривает как оскорбление и, таким образом, согласно заранее выдвинутому условию, сумма выкупа, который будет испрошен у отца пленницы, вырастает еще на одну тысячу песо.

Фабрицио посмеялся с хозяином, и так же невесело, как и он сам. Но его грусть имела несколько иную природу, чем хозяйская злость. Дело в том, что уже в самом начале незапланированного визита мисс Элен Фаренгейт в Мохнатую Глотку он тайно снесся со своим земляком, тоже генуэзцем и даже дальним своим родственником, Троглио из Бриджфорда, и предложил ему выгодную сделку. Троглио встречается с губернатором Ямайки и предлагает себя в качестве посредника в деле выкупа его дочери из рук неизвестного грабителя. Троглио был человеком ловким и рассудительным, и Фабрицио был уверен, что он сумеет проделать все как надо. Суть же замысла была в том, что те деньги, которые они смогут получить сверх того, что рано или поздно затребует дон Диего, даже поделенные пополам, могли дать землякам генуэзцам сумму, превышающую жалованье камердинера или управляющего за двадцать лет.

Троглио долго взвешивал предложение земляка; он не был уверен, что следует связываться с губернатором. Этот путь был наиболее прямым, но и наиболее опасным. Да, возможно, и не самым прибыльным. Наконец он выбрал другой, более витиеватый, но обещавший огромный куш при минимуме опасностей. Фабрицио не был поставлен в известность о причинах задержки, злился, нервничал и жалел о деньгах, потраченных на посылку сообщения. Ведь ему пришлось нанимать некое судно в соседней гавани и хорошо заплатить тамошнему рыбаку за риск и молчание. Кроме того, по мере роста видов на выкуп у самого дона Диего возможность сорвать еще и комиссионные становилась все более призрачной.

Дон Диего остался доволен своим отобразившимся в зеркале обликом и, подправив напоследок правый ус, направился в столовую. Фабрицио пошел за ним, неся чернильницу и свиток бумаги. Он миновал розарий, заведенный здесь еще прежним владельцем, голландским купцом, сделавшим себе состояние на торговле табаком и разорившимся на ней же. Поскольку дон Диего интересовался чем угодно, только не цветами, цветник пришел в запустение, дон Диего внезапно обратил на это внимание.

— Фабрицио, расспроси в поселке — может быть, кто-нибудь разбирается в этом?

— В чем, сеньор?

— В цветах, болван.

— А что вы предполагаете с ними делать? Обдирать шипы и подбрасывать в постель этой несговорчивой сеньорите?

— Будешь болтать — отрежу язык, — сказал равнодушно дон Диего, входя в дом, — и вели нарезать каждый день букет и ставить на стол.

— Цветов не едят, сеньор, — продолжая по инерции балагурить, пробормотал генуэзец, но хозяину было уже не до него: он увидел, что в столовой находится мисс Элен. Явилась! Мысленно он потирал руки. Кажется, норов этой козочки начинает смягчаться.

— Чем обязан, мисс? — издевательски важным тоном спросил дон Диего. — Честное слово, не ожидал.

Узница была серьезна.

— У меня к вам два вопроса.

— Черепаховый суп и оленина, — хихикнул Фабрицио за спиной хозяина.