А в чаше – яд - Надежда Салтанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Непросто все, Нина. Туника желтая с птицами – моя.
Нина ахнула, прижала ладонь ко рту. А Василий молчал, глядя на Нину, но как будто сквозь нее.
Внезапно за окном послышался шум, в дверь заколотили. Нина бросилась открывать. На пороге стоял невысокий тощий мужчина, судя по бедной, но чистой одежде, чей-то слуга. Волосы у него были всклокочены, глаза испуганно бегали, на левой стороне лица вспухло красное пятно.
– Мой хозяин, почтенный Гидисмани, за тобой послал. Говорит, что ты его отравила, молит, чтобы ты немедленно к нему пришла.
– Что?! – подскочила Нина. – Я отравила? Да как он посмел меня в отравлении обвинить? Перепил вина неразбавленного, а на меня поклеп возводит!
– Ему очень плохо, почтенная госпожа Кориарис. Прошу тебя, пойди к нему.
Василий тем временем набросил на голову плащ и скрылся во внутреннем дворе, уйдя привычным путем.
Нина же кинулась собирать суму, в панике заметалась, опрокинула со стола кувшин с вином. Стукнувшись о скамью, кувшин раскололся. Но Нине было не до того. Помимо обычных снадобий, сунула в сумку отвар девясила, морскую соль с золой. Едва закрыв аптеку, кинулась за слугой в сторону лавки Гидисмани.
У него дом не спал. Стойкий запах рвоты перекрывал ароматы курившихся благовоний. Слуги метались с тряпками, мисками. Гидисмани лежал на широкой лавке на боку, глаза его были закрыты, он постанывал. Бледная кожа покрыта мелкими капельками пота. Мавра, жена его, вбежала с миской горячей воды. При виде Нины лицо ее перекосилось.
– Ах ты змея, пришла смотреть, как он умирает, тобой отравленный?!
– Господь мне свидетель, не травила я мужа твоего, – широко перекрестилась Нина, достала принесенную соль. – Разведи вот это в половине секстария горячей воды. И не смотри на меня так – я сама выпью, чтобы ты поверила.
Обернувшись к Гидисмани, Нина опустилась на колени рядом со скамьей, положила руку ему на грудь, послушала сердце.
Он открыл глаза:
– Нина, прости меня, дай противоядие. Не бери грех на душу…
– И ты туда же! Да не травила я тебя, сколько раз у меня бывал! Рассказывай, что за яд, что чувствуешь?
– Чувствую, что умираю. Сердце то стучит, то останавливается. И по всему телу как будто мурашки бегают, да пальцы немеют.
– Что пил уже?
– Молоко с медом. Девясила настой. И все обратно выходит.
– Это ты правильно сделал. Молодец, хороший ты аптекарь, Лука. И не вздумай умирать – кто мне, неразумной, скажет как аптеку вести?
Гидисмани опять застонал, но глаза приоткрыл.
– Давай-ка, соли с золой выпей теперь, – Нина взяла принесенный Маврой кубок, глотнула сперва сама, поморщившись. – Видишь, я выпила, теперь ты пей. По чуть-чуть, не спеши.
Просидев в аптеке у Гидисмани до поздней ночи, Нина еле живая добралась до дома. Отпоили они с Маврой почтенного аптекаря. В конце концов, рвота прекратилась, кожа слегка порозовела, он уснул, обессиленный. И Мавра согласилась, что зря они на Нину клевету наводили – видать, выпил он просто больше, чем тело могло принять. А сразу в крик, что аптекарша отравила. Хотя, когда Лука про мурашки сказал, у Нины закралось подозрение, что и правда отравили почтенного аптекаря. Но все обошлось, был бы в самом деле тот яд, да в достаточном количестве – не спасли бы, наверное, ни отвары, ни соли. И хоть были у Нины в аптеке корни, что при отравлении этом помочь могут, да приготовить отвар время надобно, могли и не успеть. Но обошлось, хвала Господу.
Войдя в аптеку, Нина из последних сил заперла все двери и калитку и, не раздеваясь, повалились спать. День сегодня выдался – хуже не придумать.
И приснился Нине сон тревожный, страшный. Будто бежит она за кем-то, догнать никак не может. И блестит край туники расшитой, и туфли арабские с затейливым шитьем вдоль подошвы. И чувствует Нина, что будет беда, и знает, что не догнать ей того человека. Крик поднимается у нее в горле. Кажется, так громко она кричит, чтобы остановился незнакомец, а он не оборачивается, не останавливается. Наползает густой туман, и Нина начинает задыхаться, рвет ворот туники, мурашки у нее по коже бегают. И вдруг Анастас вытаскивает ее из плотного, как вода, облака и хрипло шепчет: «Аконит это, Нина. Не успеть. Не успеть уже».
Глава 13
Аконитум, он же волчий корень.
Ядовит. Все растение отравить может, и корни, и стебель, и цветы.
Хранить можно в малом количестве только да применять в мазях от ломоты в суставах и спине.
Собирать на рассвете, после утренней росы. Голой рукой не брать, а обязательно рукавицу надеть. Резать и сушить на отдельной доске, что после сжечь. Хранить вытяжку в запертом сундуке.
Использовать для отваров и настоев для питья запрещено.
Из аптекарских записей Нины Кориарис
Нина проснулась с колотящимся сердцем, со все еще рвущимся из груди безмолвным криком. Вот опять наваждение это. Сны Нине снятся часто, да такие, что порой просыпается и понять не может, то ли наяву это было, то ли во сне. И сны те то ли вещие, то ли нет, но только порой во сне и подсказки какие приходят. Может, кристалл тот, что Анастас перед смертью дал, сны пророческие наводит? Странно это, непонятно. Нина даже на исповеди об том говорить боится. Греха-то вроде нет – сны видеть, а все ж как колдовство порой какое-то. Так и в этот раз – что это было? За кем она бежала? Аконит-то, аконит, да только почему не успеть?
Нина чуть не разрыдалась в отчаянии. Неужто Гидисмани все же преставился? Да что за жизнь такая пошла – что ни день, то новые беды. Погоревав да помолившись, Нина решила, будь что будет. Если Бог посылает ей испытания, значит, провинилась она перед ним и людьми.
Аптекарша вышла во внутренний дворик. День был пасмурный, того и гляди, дождь польет. Она перевернула столы для сушки трав, хотела накрыть плотной промасленной холстиной. Подняв тряпку, увидела под ней топор, что использовала по зиме для дров. Нина уставилась на него в недоумении. Обычно все хозяйственные приспособы хранились у нее в сундуке уличном. И не доставала она топор давно уже. Вспомнился тут и ночной гость несколько дней назад, и открытая дверь во дворик, и калитка, и пропавший сундук. Похолодела Нина от ужаса. Сундук! Там же яды
