Исход - Петр Проскурин

— Я, кажется, не очень хорошо сегодня делаю, — сказал Скворцов, догадываясь. — Ей-богу, товарищ командир. Я все время тренируюсь.

— Да нет, я не затем тебя оставил, слушай, а почему ты выбрал именно это?

— Не знаю. Мне кажется, здесь больше всего можно сделать. Правда, я сугубо штатский человек, но ведь мы работаем в окружении немцев. Если рассуждать логически, моя хромота — скорее защита, если хотите, чем недостаток. Меньше подозрений.

— Я давно хотел спросить, отчего это?

— Давно очень, в детстве. Полез за сорочьими яйцами, свалился. Кость срослась неправильно, и в армию потому не взяли. Одна нога короче другой, но бегаю я хорошо.

— Да, конечно, главное — верить, что ты нужен, — сказал Трофимов, и они помолчали: неподалеку ржала лошадь, и густой бас орал: «Но-но! черт! балуй!»

— Весной в отряд придет много людей, — сказал почему-то Скворцов.

— А вы виделись уже со своей землячкой? — спросил, между прочим, Трофимов, но Скворцову почему-то бросилось в глаза то заметное усилие, с которым он это произнес, и он внутренне весь подобрался.

— С Павлой? С Павлой Лопуховой? — поправился он. — Виделись. Кажется, она, я да Юрка Петлин и остались трое от всей деревни.

— Петлин — славный мальчик.

— Счастье, что мы тогда в лесу столкнулись, он ведь уже в одиночку пытался действовать. Пропал бы, пожалуй.

Скворцов не хотел говорить о Павле, и Трофимов это тоже заметил; он подождал и снова спросил, уже настойчивее:

— Ну, а женщина? Ты ведь ее хорошо знаешь, или как?

— Хорошо. У нее сын погиб, когда немцы деревню жгли. Я видел. Трудно рассказывать, сгорел мальчонка в избе. Я ее хорошо знаю, не беспокойтесь, не подведет, говорю вам, как о себе.

— Вы рассказывайте. — Трофимов сильно толкнул плечом молодой дубок и, глядя на посыпавшийся сверху снег, повторил жестко, почти потребовал: — Рассказывайте. А то у нас гуманист пошел — крови не выносит.

— Есть вещи, которые нельзя пересказывать, — сказал Скворцов, отворачиваясь. — От этого, может, и станешь злее, а сколько от человека потеряешь? Знаете, когда все в газетах, — одно, а в жизни на самом деле… Я видел, как горел ребенок, а потом… потом мы с Роговым вернулись и видели всех в ямах, мертвых… Вы думаете, после этого я смогу пожалеть? Вы не беспокойтесь о Павле. С нею сейчас непросто, только она не подведет. Смотрите… что-то там такое…

Из лесу вынырнула группа в три человека, двое на лыжах, третий, тяжело нагруженный, шел, проваливаясь чуть ли не до пояса; выбравшись из рыхлого снега на утрамбованную площадку, он несколько мгновений обессиленно постоял, покачиваясь, и затем двинулся дальше. Это был чужой, еще издали Трофимов отметил, что он едва держится на ногах, и вообще находится на том пределе, когда человек за себя не отвечает. У него были уставшие воспаленные глаза, он неприязненно поглядел на Трофимова и Скворцова, когда ему сказали «стой!».

— Вот, товарищ командир, сволочь одну застукали, — доложил один из лыжников — курносый и худой. — Обходим, значит, свой участок, нет ли где следов и прочее все, ну, значит, слышим — немец бормочет. Вот так, значит…

— Вы не очень гостеприимны. Я падаю с ног, — перебил его незнакомец. — Дайте где-нибудь сесть.

Трофимов взглянул на него и опять отвел глаза, словно ничего не слышал, и тогда незнакомец решительно сбросил с себя рюкзак, выпустил из руки продолговатый, обмотанный чем-то белым ящик и со стоном опустился прямо на снег.

— Встать! — крикнул ему второй лыжник и схватился за карабин: незнакомец быстро сунул в его сторону увесистую дулю и остался сидеть, блаженно прищурив глаза; Трофимов махнул рукой: «пусть сидит».

— Ну вот, — опять заторопил курносый худой лыжник. — Бормочет он, прислушиваемся, я, значит, толк Ваську. «Слушай, говорю, слушай». А он послушал и говорит: «фриц». В самом деле фриц. Он, значит, провод на березу зацепил, в наушниках и не слышал, как мы к нему подобрались. А он по-немецки передает что-то, ну, мы его тут и схапали. Вот так, товарищ командир, посмотрите, вот пистолет отобрали, остальное на него взвалили и сюда. А он и давай по-русски частить. Обругал нас по-всякому. У меня уже рука чесалась стукнуть в затылок.

— Хорошо, — сказал Трофимов, — отведите в штаб, к дежурному, скажите, я сейчас приду.

— Простите, — опять требовательно перебил сидевший прямо на снегу человек, цепко скользнув по лицу Трофимова, отмечая равнодушно коротковатый прогнутый нос. — Я просил бы не откладывать разговора.

— Вот как…

— Понимаете, я валюсь с ног, пусть мне помогут донести груз. Здесь рация и питание, надеюсь, они вам тоже нужны. Представляю, что вы делаете, когда вам попадается в руки настоящий немец.

— Делаем, что находим нужным, — сухо оборвал его Трофимов. — Ребята, возьмите, и в штаб осторожно. Потом сам все осмотрю.

Задержанный тяжело поднялся и пошел за Трофимовым; в штабной землянке он сразу сел; он ждал, пока Трофимов осмотрит его имущество, и с трудом удерживался от дремоты, и все-таки временами дремал; в полусне он думал о том, как это здорово, что его нашли наконец, в проклятых лесах можно было вообще пропасть. И потом, снег…

Он увидел вдруг лицо жены; она привыкла к таким вот его неожиданным исчезновениям, но все не могла относиться к ним спокойно. Теперь она не могла работать с ним: сынишке всего пять месяцев, и ему сейчас вспомнился запах пеленок, требовательный, здоровый крик сына — он никак не хотел спать по ночам, и потом это неожиданное задание лететь в Ржанские леса, и надолго, как его предупредили. Да, эти белые, бесконечные леса. Один на один с белым холодным безмолвием, и лишь короткие сигналы; он встряхнулся, потому что опять заснул, и белое, сверкающее, огромное опять наползло на него. Он увидел перед собой лицо Трофимова; пятиминутного короткого сна было достаточно, чтобы начать соображать.

— У меня в сумке фляга, скажите, чтобы вернули.

— Что там?

— Водка.

— Хорошо, вернут вашу флягу. А теперь рассказывайте.

— Прошу вас, командир, поговорить со мной с глазу на глаз.

Трофимов подумал, услал всех и велел дежурному найти Глушова и Соколкина, и они остались вдвоем в землянке; незнакомец спросил:

— Вы вернете флягу?

— Пока нет.

— Я — капитан Батурин. Три дня назад меня сбросили в Ржанские леса по специальному заданию для установления связи с вами. У меня особые полномочия, но это только для вас. Для всех остальных я прибыл как инструктор подрывного дела. Я думаю, этого вполне достаточно, чтобы меня встретили более вежливо ваши ребята, но что поделаешь. Кстати, вы предупредите ребят, тех троих, пусть не болтают. Посоветуйте им забыть. Я вас попрошу об этом в первую очередь. — Батурин улыбнулся, но Трофимов не принял его доверительного тона.

— Чем вы все докажете, Батурин?