Зимняя месть - Наталия Антонова

– Да, конечно, Арслан Керимович, – слегка удивилась писательница.

Её муж, тотчас сославшись на неотложные дела, покинул их. И Сумбуров изложил просьбу внука.

– Понятно, – сказала Виктория, – я попробую поговорить с племянницей, но пока ничего не обещаю.

– Спасибо, – поблагодарил профессор, – я оставлю вам свой телефон и очень буду вам признателен за сообщение о любом ответе вашей племянницы.

– Чего он хотел? – спросил Игорь, когда профессор откланялся.

– Попросил свести его внука с Мирославой.

– Он не попросил её телефона?

– Профессор человек умный и прекрасно понял, что я не разбрасываюсь номером телефона Мирославы. Ты же знаешь, она работает с клиентами только по рекомендации.

– Ну да, ну да, – ответил муж. – Будешь ей звонить?

– Конечно! Я же обещала профессору.

– А он не сказал, что у него за дело к Мирославе?

– Насколько я поняла, детектив нужен невесте внука.

– А что она натворила?

– Игорёк! Я не знаю!

– Странно, а я где-то читал, что писатели любопытны, как дети и животные.

Виктория всплеснула руками и расхохоталась.

– Ты неисправим!

* * *

Мирослава и Морис наконец-то остались одни, не считая Дона. Правда, с третьего января и до сочельника они тоже были одни, но поначалу ещё не могли отойти после шумного гостевания Шуры, а потом Морис занялся приготовлениями к Рождеству. Он ведь обещал Наполеонову испечь «Наполеон» и запечь индейку. Хотя изначально Шура настаивал на гусе, но сошлись всё-таки на индейке.

И вот наконец праздники позади. Если не считать, конечно, старого Нового года и Крещения! Морис невольно закатил глаза к потолку. Оставалось только надеяться, что никто к ним в эти дни не заявится и они тихо, по-семейному, посидят сначала за столом, а потом возле камина.

Морис достал маленькую коробочку и отправился искать Мирославу. Она сидела в гостиной, нежно поглаживала мурлыкавшего кота и смотрела, как за окном снова медленно падал снег. Это зрелище завораживало её и настраивало на романтический лад, пока ей не вспоминалось, что снег снова завалит все дорожки и его придётся чистить. Морис ничего не имел против чистки снега, только если он не шёл несколько дней подряд с утра до вечера с совсем небольшими перерывами.

Миндаугас сел на диван и сказал:

– Я хотел бы кое-что показать вам и подарить.

Мирослава заметила коробочку в его руке, и на её лице отразилась смесь испуга и удивления.

– Нет, нет, – успокоил он её, – это совсем не то, что вы подумали. – Он открыл коробочку. – Вот, смотрите!

Мирослава с интересом рассматривала то, что лежало на розоватом бархате. Это была небольшая довольно невзрачная ракушка треугольной формы.

– Что это? – спросила она.

– Это Макома Балтийская, – ответил он и добавил: – Я как-то видел у вас коллекцию раковин и заметил, что такой там не было.

– Коллекция – это сильно сказано, – рассмеялась она, – просто дедушка с бабушкой часто вывозили всё наше семейство на море, на Чёрное море, и там мы с Витькой вечно возились в ракушечнике, бродили по берегу и собирали водоросли и ракушки. А потом у меня рука не поднялась выбросить всё это богатство. Иногда сижу, перебираю их и вспоминаю детство и родных.

– Я понимаю, – тихо сказал Морис.

Мирослава вынула раковину из коробочки и перевернула её. Внутри она оказалась красной.

– Как интересно, – проговорила Мирослава, – я ни разу не видела такой раковины. – Она положила её на ладонь и поднесла к носу Дона. Тот обнюхал её со всех сторон и толкнул лапой. Мирослава быстро сжала пальцы. Кот попробовал просунуть между ними нос, но не преуспел в этом и потерял к ракушке интерес.

– Я помещу её в свою так называемую коллекцию, – улыбнулась она.

– И когда будете брать её в руки, будете вспоминать обо мне, – грустно улыбнулся он, вспомнив испуг, промелькнувший на её лице при виде коробочки в его руках.

– Не говори глупости, – сказала она, – ты же не собираешься покидать нас с Доном.

Он внимательно посмотрел на неё и ничего не ответил. А за окном тем временем всё падал и падал снег, лёгкий, почти невесомый.

– А давай завтра слепим парочку снеговиков, – предложила Мирослава.

– Давайте, – согласился он, – только возле самых ворот! Они будут нашими стражами до весны.

– Но потом они растают…

– Конечно. И на их месте расцветут подснежники.

– Морис! Ты не знаешь, почему людям всегда чего-то не хватает?

– В смысле?

– Зимой цветов, а летом снега.

Они переглянулись и весело рассмеялись. У Мориса отлегло от сердца, и он тоже стал гладить кота. Довольный Дон усилил громкость своего мурлыкания.

Мария Нестерова была подавлена произошедшим с ней. Она, на взгляд следователя Абашкина, как-то уж слишком покорно отнеслась к заключению под стражу. На самом деле объяснение этому было одновременно и странным, и простым – она боялась оставаться дома одна наедине с одолевавшими её мыслями. Хотя и в камере было ненамного лучше…

Уснуть ей так и не удалось. Едва она закрывала глаза, как видела Виолу. Бывшая подруга медленно шла к ней, вытянув вперёд ищущие руки. Глаза Виолы были закрыты, но губы её беззвучно шептали: «Я знаю, что ты здесь. Я вижу тебя, Маша. Тебе никуда от меня не скрыться».

Мария с ужасом вскакивала и кричала в беспамятстве:

– Я не хотела твоей смерти! Да, я ненавидела тебя! Но я не хотела тебя убивать! Прости меня! – Она снова закрывала глаза и ложилась в надежде уснуть и проспать хотя бы один час. Но Виола не оставляла её. Она снова выплывала из мрака небытия и искала её. «Я никогда не прощу тебя», – угадывала Мария по шевеленью её губ. После нескольких безуспешных попыток Мария больше не стала ложиться. Она сидела и смотрела невидящими глазами в пространство. И события последних двух лет проплывали перед ней, как на экране.

В Ростислава она влюбилась с первого взгляда. Он показался ей идеалом мужчины. По её мнению, у него не было недостатков. Она обрадовалась, когда он охотно согласился переселиться в её квартиру. Довольно быстро стал принимать как само собой разумеющееся её заботу о себе, трату на него заработанных Марией денег. И если сначала он хотя бы говорил спасибо за выстиранные и отглаженные рубашки, за приготовленные завтраки, обеды, ужины и прочее, то потом стал просто кивать, воспринимая это как должное.

Может быть, она сама отчасти была виновата в этом, на любое его проявление благодарности она отвечала – «не стоит». И он быстро усвоил это – не стоит так не стоит. Мария забыла о себе, о своих потребностях и устремлениях. Она положила всю себя на алтарь своей любви. Со временем ей стало казаться, что она не только живёт, но и дышит исключительно ради своего Ростика. Она молилась на него, как язычник в древности молился на солнце.